Константин Соловьев - Восьмое Небо

Фок-марс был далеко не высшей точкой мачты, над ним возвышалось еще две стеньги, но даже отсюда огромная палуба «Воблы» выгляделатак, словно ее вырезал перочинным ножиком мальчишка для своего игрушечного кораблика. Леера, штаги и канаты образовывали густейшую паутину, в которой, кажется, запутается даже мелкая юркая плотва. Поначалу глядеть отсюда вниз жутковато, но к этому быстро привыкаешь. Это тебе не бом-брам-стеньги, покачивающиеся в такой вышине, что даже взглянуть страшно…

Но страшнее всего был, пожалуй, звук. Даже когда стоишь на твердой палубе, вкрадчивый скрип рангоута кажется громким и хорошо ощутимым, как в дубовом лесу во время сильного ветра. Но когда поднимаешься на высоту в пятьдесят футов и выше, все меняется. Здесь, в царстве рангоута и такелажа, где человек лишь редкий, впившийся в краспицы, гость, звуки воспринимаются совсем иначе. Мачты, стеньги и реи оглушительно трещат и скрипят, штаги раскачиваются, словно канаты в цирке, по которым вот-вот должен пройти гимнаст…

Корди не собиралась карабкаться по реям. В другой раз она составила бы компанию Шму, но сейчас, когда ее собственные руки трещали, как весла из пересохшего дерева, а ноги безвольно складывались сами собой, стукаясь коленками, ей хотелось найти более спокойное пристанище, где не требовалось бы бороться с ветром. Площадка фок-марса для этого была наилучшим вариантом. Для кого-то фок-марс был лишь площадкой на топе передней мачты, семи футов в диаметре, служащей для работы с прямыми парусами и не представляющей особенной ценности, но Корди смогла вы возразить на этот счет.

Конечно, фок-марсу тяжело соперничать с удобным креслом из кают-компании или потертой койкой из каюты, но она давно научилась находить в нем несомненные достоинства. Во-первых, когда сидишь на фок-марсе, небесный океан видно далеко вокруг. Не так хорошо, как с клотиков, конечно, куда забираться осмеливалась лишь одна Шму, зато и душа в пятки не уходит от страха. Во-вторых, сюда больше никто не сунется – ни грохочущий Дядюшка Крунч, ни неуклюжий Габерон, ни сама капитанесса. Пару раз сюда, правда, забирался Тренч, но, судя по цвету его лица, он пока еще не научился ощущать всех прелестей нахождения на пятидесятифутовой высоте. Ничего, подумала она, привыкнет.

Интересно, где он сейчас? Корди представила Тренча – сосредоточенного и мочаливого, в его обычном потрепанном плаще - и хихикнула. Скорее бы он вернулся с канонерки. Удивительно, но сидеть вместе с ним на фок-марсе было даже интереснее, чем в одиночку. Можно было рассказывать ему всякие глупости, смеяться над тем, как он бледнеет, стоит лишь «Вобле» на пару градусов завалиться на бок, ловя порыв бокового ветра, показывать, чем скумбрия отличается от трески и почему так опасен северный ветер по прозвищу Хмурый Левша…

Корди зевнула, да так, что едва не проглотила пролетавшую мимо черную как уголек моллинезию. Она по своему обыкновению лежала на спине, болтая ногами в пустоте, для этого площадка фок-марса подходила наилучшим образом. От разогретого солнцем дерева привычно пахло патокой, этот запах успокаивал и бодрил одновременно. Небо еще не успело посинеть и приобрести хрустальную глубину, оно еще серело по краюшку, уступая упорно катящемуся вверх солнцу. Стоял тот ранний час, который только предваряет превращение рассвета в утро, оттого солнце тоже еще не вызрело, как апельсин, а только лишь теряло сонную розовую окраску. Рассвет выдался тягучий, мягкий, как потек густого янтарного меда в белоснежную плошку. И такой свежий, что Корди на какое-то время даже позабыла про бессонную ночь.

- «Малефакс» - позвала она, глядя в зенит, - «Малефа-а-аакс!»

Никто не отозвался. Привычно скрипел такелаж, шуршал в снастях ветер да кучились где-то внизу облака, такие пышные и белые, что походили на вырывающиеся из кастрюли хлопья каши.

- Не вернулся, - вздохнула Корди, раскидывая в стороны гудящие руки, - Ох. Как бы Дядюшка Крунч его не хватился. Он и так уже что-то подозревает, мне кажется. Делает вид, что возится с колдерштоком [96] Колдершток – соединенный с румпелем вертикальный рычаг, облегчающий поворот штурвала. , но я-то вижу…

- Угу, - отозвалась Шму, беспокойно стрельнув глазами в ее сторону и крепко сжимая удилище.

- И зря он волновался на счет ветров. Никаких штормов даже на горизонте! Смотри! А еще переживал – ветры, ветры…

Шму пробормотала что-то нечленораздельное. Удочка у нее была небольшая, едва ли с пять футов длиной. Шму коротко замахивалась удилищем и отправляла лесу в воздушный океан над головой. Снабженная маленьким бумажным парашютиком, наживка медленно плыла по воздуху, влекомая тем же ветром, что гнал вперед баркентину. Время от времени мелкие рыбешки, суетливая ряпушка или трусоватая хамса, подбирались достаточно близко и цапали наживку, после чего испуганно отскакивали в сторону с полным ртом. Шму не выказывала ни сожаления, ни разочарования. Она меланхолично меняла наживку и вновь забрасывала свою удочку в небо. Корди подумалось, что едва ли подобная рыбалка обеспечит их сытным завтраком – сколько она помнила, крючка на удочке у Шму никогда не было.

Корди перекатилась на другой бок. Фок-марс был слишком мал, чтоб кататься по нему в любом направлении, но этот маневр он позволял.

- Ему хорошо, он железный… А у меня, кажется, сейчас руки отвалятся. Я их не чувствую. И запах… - Корди скорчила гримасу, - Я пахну как…. как самая гадостная гадость на свете, вот как. Теперь я понимаю, почему акулы держатся от нас подальше. Я бы и сама держалась подальше от «Воблы». Может, мне поселиться на бушприте, а? Или там слишком дует?

Болтая, она полоскала на ветру онемевшие пальцы и беспечно болтала в воздухе ногами.

Ночь выдалась тяжелой. Нет, мысленно вздохнула Корди, ночь выдалась ужасной. Она тянулась бесконечно долго и высосала столько сил, что теперь их совсем не осталось, вот и коленки стукаются друг о друга…

Акулье зелье удалось на славу – жирное маслянистое месиво, похожее на прогорклое сливочное масло, распространяющее вокруг себя столь густую вонь, что даже нос, казалось, съеживался на лице. Корди закончила с ним незадолго до полуночи и совершенно выбилась из сил. Результатом ее многочасовых трудов стала огромная бочка на восемьсот галлонов, наполненная акульим зельем почти доверху.

- Выглядит неплохо, - сдержанно заметил Дядюшка Крунч, окунув в бочку металлический палец, - А вот ты сама похожа на маринованного угря.

Корди вымученно улыбнулась.

- Просто у тебя нет носа, Дядюшка Крунч.

- Зато есть то, к чему он крепится, - голем гулко постучал себя по макушке, - Чем скорее обработаем корабль, тем лучше. Свистать всех на верхнюю палубу! Хотел бы я знать, где прохлаждается Шму… И захвати с собой все швабры и ведра, которые найдешь.