Константин Соловьев - Восьмое Небо

- Ах, это варварская непосредственность!.. Пожалуй, мне будет даже не доставать ее, когда вы и вам подобные окончательно отойдут в прошлое, - голос управляющего опустился до вкрадчивого шепота, сделавшись похожим на шелест рыбьей чешуи, - Вы так самоуверены, что предпочитаете до последней секунды не замечать очевидного. Я приказал блокировать ваш корабль не потому, что боюсь его пушек.

- Тогда почему? – Алая Шельма с трудом сдерживалась, чтоб не привести свою угрозу в исполнение, палец дрожал на спусковом крючке, - Почему?!

Мистер Роузберри улыбнулся. От прикосновения ствола помада на его губах смазалась, превратившись в грязно-алый отпечаток на неестественно-бледной коже, но он, кажется, не заметил этого.

- Мне просто не хотелось оставлять вам путь для побега.

* * *

Пистолет само собой отлетел в сторону, точно подхваченный чарами, Дядюшка Крунч услышал, как вскрикнула Ринриетта – не от боли, от неожиданности. И сам с удивлением уставился на мистера Роузберри, невозмутимо встряхнувшего ладонь. Когда он успел выбить оружие? Его руки в перчатках были на виду и все еще сжимали зонтик, они никак не могли успеть, но…

- Благословение всем ветрам, что мы живем в прогрессивные времена, - управляющий томно подмигнул им подведенным глазом, - Когда уже дамы могут приглашать кавалеров на танец!

Дядюшка Крунч все-таки успел заметить, как из изящного дамского зонтика выскальзывает узкая полоса полированной стали.

Рапира.

Глупо, подумал он отстраненно. Рапира – оружие не для новичка, фехтовать ею не проще, чем управлять узким пинасом в потоках нахлестывающих косых ветров. Для нее мало твердой руки, нужен превосходный глазомер и реакция голодной мурены. Если это разодетое чучело считает, что продержится хотя бы две секунды…

Но эта мысль распалась сама собой, еще прежде, чем он успел сообразить, что происходит. Потому что мистер Роузберри, подхватив юбки, устремился в атаку.

Первым же выпадом он чуть не насадил Габерона на острие рапиры, точно толстого карася, канонира спасла Жульетта, которой он рефлекторно прикрылся. Второй, последовавший так быстро за первым, что казался его продолжением, заставил лопнуть несколько ремней, перехватывающих грудь Шму – и ассассин, испуганно выдохнув, отскочила назад. Третий снес с головы замершей Ринриетты алую треуголку. Четвертый… Пятый… Шестой…

- Руби его! – крикнула Алая Шельма и первой вытащила саблю.

Габерон и Шму, быстро переглянувшись, вытащили свое оружие, Габерон – длинную шпагу, Шму – два граненых кортика. Дядюшка Крунч, заревев от ярости, загрохотал грузовыми захватами. Пора показать зарвавшейся кабинетной крысе, как сражаются в абордажной схватке реликты ушедших эпох, которые он успел списать в музейный запас!

Они набросились на него с четырех сторон, осыпая ударами, каждый на свой манер. Шму жалила обоими клинками одновременно, рисуя завораживающий узор, не имеющий ничего общего с симметрией. Габерон хладнокровно разил короткими прямыми выпадами, каждый из которых мог пронзить паяца в платье насквозь – классическая формандская школа. Сабля Ринриетты даже не свистела – зловеще шипела, вспарывая ткань воздушного океана, и каждый ее выпад должен был закончиться хрипом умирающего. Дядюшка Крунч, не уповая на скорость захватов, молотил управляющего своими лапами, компенсируя недостаток проворности чудовищной силой.

Бой должен был закончиться к исходу второй секунды, коротко и жестоко, как и заканчиваются обыкновенно все неравные и яростные схватки. Но вторая секунда миновала, а в воздухе все еще звенела сталь. Третья, пятая… К исходу десятой платье мистера Роузберри все еще оставалось белоснежным, не испачканным ни единым алым пятном. Именно тогда Дядюшка Крунч впервые задумался о том, что где-то допустил ошибку. К исходу первой минуты он уже знал, в чем она заключалась.

В самом мистере Роузберри.

В старые времена про хороших фехтовальщиков говорили, что они танцуют на ветру. Мистер Роузберри определенно не был хорошим фехтовальщиком, в его движениях совершенно отсутствовала та грациозная легкость, которая составляет неотъемлимую часть фехтовального исскусства. Мистер Роузберри фехтовал в совершенно иной, никогда никем прежде не виданной манере.

Он двигался так, словно постоянно находился на пересечении ветров, рвущих его в разные стороны. Его движения были порывистыми и несдержанными, а выпады казались хаотично направленными, как у новичка, но, наблюдая за тем, как бессильно пятятся под этими выпадами члены Паточной Банды, Дядюшка Крунч понял, что первое впечатление было неверным. В тот момент он еще не догадывался, насколько, силясь уверить себя в том, что дело лишь в невероятной удачливости противника и напоре.

Мистер Роузберри не оставался на месте ни секунды. Он словно переносился из стороны в сторону, шурша юбками и оставляя за собой размытый хвост кружевной мантильи. Каждый направленный в его сторону выпад или проваливался в пустоту или встречался с лезвием рапиры, отбрасывающим сотни вспышек, словно сошедший с ума гелиограф. Проклятый управляющий двигался как заколдованный, и на мгновенье Дядюшка Крунч подумал, а реален ли он вообще. Быть может, это что-то вроде магической проекции, реалистичная картинка, нарисованная вражеским гомункулом?.. Но мгновенно гаснущие снопы голубоватых искр, возникающие при соприкосновении стали со сталью, говорили об обратном. Мистер Роузберри был отвратителен, но более чем реален.

Его манера драться была совершенно лишена элегантности. Выпады сыпались без связок и переходов, удары не переходили в контрудары, острие рапиры, казалось, устремлено во все стороны сразу. Ни одна фехтовальная школа из известных Дядюшке Крунчу, включая чуждые изящности приемы абордажного боя, не предполагала ничего подобного. Но если это были находки новичка, то – с этим пришлось смириться – дьявольски талантливого. Или даже противоестественно талантливого.

Мистеру Роузберри не мешали ни пышные юбки, ни оборки, он порхал из стороны в стороны почти бесшумно, если не считать шелеста накрахмаленной ткани, и каждое его движение оборачивалось ударом, столь отточенным и ловким, что даже Дядюшке Крунчу стоило неимоверного труда определить заранее его траекторию.

- Вот о чем я говорила, милочка, - управляющий распорядитель «Восьмого Неба» хихикнул, как ни в чем не бывало, перехватывая широкий выпад Габерона и одновременно уходя от тычка Шму в спину, - Ваше мироощущение слишком примитивно для того, чтоб работать в координатах чуть более сложных, чем курс в небесном океане. Встретив преграду, вы не способны осмыслить ее, лишь прете вперед, надеясь сокрушить ее слепым упорством. Но это не вызывает уважения. Это вызывает жалость.