Константин Соловьев - Восьмое Небо

Алая Шельма не позволила втянуть себя в разговор. Она вновь насела на мистера Роузберри, надеясь найти уязвимость в его дьявольской защите. Абордажная сабля пыталась достать его сбоку, снизу, наискосок, но ни разу даже не зацепила струящегося белого шелка.

Выпад, выпад, выпад! Иногда Дядюшке Крунчу казалось, что лезвие сабли вот-вот нащупает пляшущего противника, раз и навсегда оборвав фальшиво звенящий смех. И каждый раз до этого не хватало четвертинки дюйма. С какой бы стороны Ринриетта ни нанесла удар, проворное лезвие рапиры изящно парировало его, отбрасывая в сторону или заставляя соскальзывать в пустоту.

Слишком быстро, Ринриетта, мысленно застонал он. Нельзя столь безоглядно расходовать свои силы, особенно когда противник нарочно выжимает тебя.

- Один на один, мисс Уайлдбриз, - фамильярно подмигнул мистер Роузберри, - Старое против нового. Традиции против новаторства. Надеюсь, вы простите мне невинную страсть к символизму? Ну же, давайте! Покажите мне, чего вы стоите! Деритесь – во имя всего, что вам дорого! Покажите, чего вы, пираты, стоите на самом деле!

Алая Шельма закусила губу и удвоила натиск. Некоторое время мистер Роузберри пятился от нее, позволяя вести, но Дядюшка Крунч уже научился читать его дьявольскую манеру боя и понимал, что это вовсе не признак усталости и не пассивность, а очередная издевка.

Мистер Роузберри полностью контролировал поединок, словно учитель фехтования, сражающийся против мальчишки, впервые взявшего в руки тренировочный клинок. Лезвие абордажной сабли крушило в щепки мебель и дорогую отделку, сметало со столов изящные подсвечники и безжалостно раскраивало висящие на стенах панно, превращая пейзажи сюрреалистичных цветов в свисающие лохмотья. Однако задеть дьявольского хозяина «Восьмого Неба» оно было не в силах.

«Не спеши! – мысленно взмолился Дядюшка Крунч, - Он нарочно выматывает тебя, ждет, когда выбьешься из сил!»

Алая Шельма то ли прочитала его мысли, то ли действительно выдохлась, не в силах больше поддерживать яростный темп. Она перешла к более экономным выпадам, заложив свободную руку за спину, в ее движениях появилась танцующая элегантная грациозность фехтовальщика, пришедшая на смену агрессивной развязности пирата. Но мистера Роузберри нелегко было провести новой тактикой. От выпадов капитанессы он уклонялся с прежней легкостью насмешливого ветерка.

- Недурно, - снисходительно заметил он, легко перехватывая низкий выпад Алой Шельмы изящным батманом [149] Батман – прием в фехтовании, направленный на удар по оружию противника. , - Кажется, вы приспособили классический стиль для работы с абордажной саблей? Смело, но не очень-то эффективно, совсем другой баланс… О да, узнаю старомодную школу Аретьюзы. Признайтесь, у вас была высшая отметка по фехтованию?

Алая Шельма резко отскочила в сторону, попытавшись провести молниеносный ремиз [150] Ремиз – фехтовальный прием, опережающее нападение после столкновения с защитой противника. , но сама чуть не лишилась уха – лезвие рапиры отбросило от ее лица прядь волос. Мистеру Роузберри надоело отступать. Он перехватил инициативу и непринужденно стал теснить Ринриетту в противоположную сторону. Дядюшка Крунч с болью в скрежещущих потрохах понял, что она ничего не может поделать. Еще минуту назад яростно атакующая, сейчас она едва успевала парировать сыплющиеся на нее удары.

Дядюшка Крунч знал, что умирает. «Барбатос» сдавливал его внутренности, заставляя тонкую сталь пронзительно скрипеть, и натиск этот должен был сокрушить его тело изнутри. Дядюшка Крунч охотно раздробил бы собственную голову о стену – если бы гомункул мистера Роузберри позволил ему шевельнуть хоть пальцем. Вместо этого он медленно опустошал его, наполняя липкой черной жижей, сладко нашептывая что-то неразборчивое на ухо…

В отчаянной контратаке Алая Шельма попыталась пробиться к ведущей вниз лестнице, но мистер Роузберри, легко разгадав ее замысел в зачатке, решительно перечеркнул его, оттеснив ее вглубь зала, далеко от пути к спасению. Стиснув зубы, пятясь и отчаянно парируя, Алая Шельма приближалась к дальней стене, откуда оставалась лишь одна лестница – наверх. Дядюшка Крунч вспомнил здание «Восьмого Неба» сверху – плоская крыша с террасой, возвышающаяся футов на семьдесят от поверхности острова. Если мистер Роузберри загонит туда Ринриетту, выхода у нее не останется – только рыбам позволительно удерживаться в воздухе без помощи чар…

Это уже не было боем. Это было избиением, расчетливым, хладнокровным. И явным настолько, что это начала понимать даже сама капитанесса. Мистер Роузберри не просто громил ее, он наслаждался ее беспомощностью, уже не скрывая этого. Каждый свист его рапиры возвещал об очередном унижении, которое Ринриетта вынуждена была сносить, неумолимо пятясь. На ее лице уже красовалось не меньше полудюжины глубоких царапин, один рукав кителя висел, наполовину отпоротый, еще множество прорех зияло на предплечьях и полах. Очередной небрежный взмах рапиры отсек несколько прядей с ее лба, заставив Алую Шельму вскрикнуть и споткнуться. Но добивать ее мистер Роузберри не стал. Терпеливо ждал, пока она поднимется и возьмет в руки саблю.

- Быстрее! – скомандовал он, при этом из его голоса почти пропали женские нотки, а вот женская презрительность осталась, - И ты смеешь называть себя пиратом? Алой Шельмой? Как по мне, ты такое же недоразумение, как и твой дед!

Ринриетта бросилась в атаку, слепо размахивая саблей. И мгновенно поплатилась за это еще одной глубокой царапиной, легшей в трех четвертях дюйма от глаза. Ей удалось отступить, но следующий же контрвыпад противника едва не обрезал ей мочку уха. Если бы Дядюшка Крунч мог управлять своим телом, он заревел бы так, чтоб во всем здании «Восьмого Неба» обрушилась крыша. Но он оставался лишь бессильным зрителем, вынужденным наблюдать за величайшим позором Алой Шельмы.

Легко погибнуть в благородном бою от руки противника, который оказался сильнее тебя. Всякий пират рано или поздно этим и кончает. Но именно боя мистер Роузберри ей и не предлагал. Он откровенно насмехался над ней, демонстрируя ее беспомощность ей же самой. Даже в его ударах, молниеносных и отточенных с нечеловеческим расчетом, было презрение. Каждый его выпад был не столько ударом, сколько очередным доказательством ее слабости. И он не собирался давать ей милосердной смерти, понял Дядюшка Крунч с ужасом, он собирался закончить свою игру до конца. Сломать Ринриетту, раздробив то, что его в ней раздражало с самого начала – ее архаичную пиратскую самоуверенность, ее нелепую гордость, ее капитанское достоинство. И он добился своего. Темная медь ее глаз посветлела, но виной этому была не смена освещения, а выступившие слезы. Смешиваясь с кровью, предательская влага стекала вниз, образуя на лице грязно-алые разводы.