Константин Соловьев - Восьмое Небо

- Если тебя беспокоит излучение Марева, то вспомни, что нам с Тренчем еще хуже, мы-то на добрых тридцать футов ниже тебя…

- Я ничего пока не чувствую, - сказал Тренч напряженно, точно только сейчас вспомнил про Марево, - Только как будто запах странный… Это мне кажется? И кожа немного… зудит, что ли. Словно от космолина [73] Космолин (англ. Cosmoline) – тип консервационной смазки, аналог солидола. или китовьего жира…

- Все в порядке, - заверил его Габерон, - Так всегда в верхних слоях. И пройдет еще по меньшей мере полтора часа, прежде чем ты по-настоящему почувствуешь его прикосновение. Только надеюсь, что к тому моменту мы вернемся на «Воблу».

- Мы вернемся на корабль, когда я это прикажу! - видимо, исполнительный корабельный гомункул счел необходимым передать на мостик все услышанное на мидль-деке.

- Так точно, капитанесса, сэр! – Габерон поморщился, окрик капитанессы заставил его испытать болезненный укол в висок. А может, это было воздействием Марева. Первым, лишь обозначившимся, отголоском того кошмара, в который она погружает своих гостей, - Что прикажете делать теперь?

- Поднимайтесь на мостик, - Алая Шельма устало вздохнула, и вздох этот тоже был передан гомункулом со всей тщательностью, - Возможно, увидите кое-что интересное.

* * *

Габерон знал, что увидит наверху и не испытывал насчет этого никаких иллюзий. Но все равно прижал к лицу надушенный носовой платок, едва они с Тренчем оказались в надстройке.

Если палуба «Барракуды» осталась без серьезных повреждений, не считая пулевых вмятин на фальшборте, по отсекам надстройки словно прошел тайфун из числа тех, что бушуют в южных широтах, тайфун яростный, свирепый и беспощадный. Он не пощадил даже прочную, способную выдержать картечный залп наружную дверь, которая задраивалась изнутри с помощью маховика кремальерной передачи – та была разрублена в крупную щепу. Не лучше обстояло дело и внутри. Сперва Габерон заглядывал в отсеки, мимо которых они с Тренчем проходили, потом перестал, и даже головы старался лишний раз не поворачивать.

Везде одно и то же. Вырванные с мясом двери, разгромленные каюты и кубрики, превращенная в обломки аскетичная корабельная мебель. И тела. Они были распростерты в разных позах, иные с оружием в руках, иные без, но всех их объединяло одно – страшная смерть, оставившая после себя даже не тела, а истерзанную плоть в обрывках синего сукна.

- Невероятно, - пробормотал Габерон, переступая тело, навеки замершее на узкой лестнице и тоже ужасно изрубленное, - Какую же ненависть надо испытывать, чтоб учинить нечто подобное. Это даже не варварство, это… Не знаю. Какое-то кровожадное безумие. Кому придет в голову рубить человека палашом до тех пор, пока он не превратится в нечто подобное? Откуда такая ненависть? С такой злобой не рубят даже кровных врагов!

- Может, тут что-то другое? - предположил Тренч. Он шел следом за Габероном и старался смотреть исключительно себе под ноги.

- Это что же?

- Музыка Марева.

- Что? – Габерон едва не споткнулся, мысленно чертыхнувшись. И это он-то, знавший каждую ступень канонерки лучше, чем кутикулы на собственных пальцах, способный пройти по ним даже в кромешной темноте!

- Музыка Марева, - Тренч слабо улыбнулся, - Корди болтала, помнишь? Странные звуки, которые иной раз слышат экипажи, слишком долго пробывшие внизу, в ядовитых парах. Говорят, от этого можно сойти с ума. Вдруг… Вдруг те готландцы и сошли? Набросились на первых встречных и…

- А капитан канонерки, надо думать, наслушавшись Музыки, разрешил швартовку? – язвительно осведомился Габерон, - С вражеским кораблем? Ну ладно, не с вражеским, но с кораблем-нарушителем, пересекшим границу воздушного пространства Формандии!

- Не должен был? – осторожно уточнил Тренч.

Габерон пренебрежительно фыркнул.

- Сразу видно, что ты ничего не смыслишь в формандских воздушных уставах, приятель. Корабль, осуществляющий пограничное патрулирование, подчиняется специальным протоколам, в том числе и дипломатическим. Может, наше адмиралтейство и похоже со стороны на нору с выжившими из ума пескарями, но служат там вовсе не дураки. Капитанам пограничных сторожевиков прямо запрещено подходить к нарушителю ближе, чем на дистанцию уверенного поражения. Для канонерки это около четырех миль. О швартовке с неопознанным кораблем и речи не идет!

- Странно.

- Ничего странного, - Габерон тщательно вытер белоснежным платком испачканный корабельной смазкой палец, - У тех, кто стережет облака на границе, свои правила, которым приходится следовать, если не желаешь допустить какой-нибудь международный инцидент. Не говоря уже о том, что швартовка с неопознанным кораблем просто-напросто опасна. Вдруг он напичкан взрывчаткой? Или на борту эпидемия тифа? Насколько я помню инструкции, капитан де Сезар должен был холостыми выстрелами отогнать нарушителя из воздушного пространства Формандии. Или перейти на боевые снаряды, если тот отказался бы. Вместо этого он добровольно, в нарушение всех приказов, пришвартовался.

Тренч тоже задумался.

- Может, неопытный капитан?

- Это де Сезар-то? – Габерон мрачно хохотнул, - Ему было под пятьдесят лет, а ветра он нюхал с тех пор, как научился ходить. Лично мне не приходилось служить под его началом, но слышал про него достаточно. Образцовый служака во всех смыслах. Железная выдержка, дисциплинированность, преданность флоту и своему экипажу… Де Сезар не нарушил бы приказ даже под угрозой смерти. Конечно, у него имелись свои слабости, ну так каждого, как известно, ведет свой ветер…

- Слабости? – насторожился Тренч, - Выпивка? Азартные игры?

Габерон поморщился. Несмотря на то, что душа капитана де Сезара уже гуляла где-то в огромной вышине по Восьмому Небу, ему тяжело было говорить о нем, как о покойном.

- Женщины, - неохотно сказал он, - Был у старика такой грешок. В Адмиралтейсте Формандии этот грех никогда не считался смертельным. Что не мешало на флоте болтать о том, что капитан де Сезар слаб до определенных ветров – тех самых, что образуются женской юбкой… Ладно, хватит. И не лети так быстро, мостик направо…

Капитанский мостик третьей серии, как оказалось, почти не отличался от того, что был хорошо знаком Габерону по опыту прошлой службы на канонерке. Это помещение было создано мужчинами и для мужчин – царство строгих и скупых линий, металла и лакированного дерева, тесное и нарочито неудобное, наполненное такими же мужскими запахами – въевшимся намертво ароматом табака, керосина и металла. Тем неуместнее выглядела здесь Алая Шельма в своем кичливом алом кителе, беспечно развалившаяся в капитанском кресле с задранными кверху ногами. Выглядела она совершенно свободно и даже расслабленно, но Габерон склонен был полагать, что капитанесса нарочно рисуется – он-то знал, насколько жестко и неудобно капитанское кресло…