Алексей Лютый - Рабин Гут

Жомову было все равно, чем заниматься. Поэтому Рабинович заочно назначил его начальником штаба. На себя Сеня взвалил верховное руководство всеми действиями отряда. Естественно, должность казначея тоже оставил себе.

Поскольку и Жомов, и Рабинович в миру имели звание старшин, то с Поповым вышла накладка. Андрюша был младшим лейтенантом, что никак не укладывалось в субординацию! Находиться в подчинении у младших по званию Попов не мог, поэтому Сеня отдал ему пост наблюдателя ООН и, заодно, личного представителя Начальника Участка Внутренних Дел.

Немного поколебавшись, Рабинович вменил Андрюше и Грифлету, находящемуся в постриге у Попова, обязанности группы психологической обработки вероятного противника. Означала эта должность то, что во время атаки Андрюша должен был глушить противника благим матом во всю мощь своих легких. Что тоже немало! Учитывая, какую панику наводили на аборигенов и их несчастных животных крики Попова…

К тому моменту, когда Жомов вернулся назад, пригнав с собой двух заморенных лошадок, впряженных в расшатанные телеги, вопрос о структуре отряда был окончательно решен.

– Так что, Ваня, будем мы с тобой теперь честь Его превосходительству Рабиновичу отдавать, – съязвил Попов, едва Сеня объяснил Жомову свои нововведения. – Станем хреном груши околачивать и ждать, пока блудный Мерлин сам нас разыщет!

– Если нас стражники Камелота найдут, то нам тогда искать никого не потребуется, – обиженно пробурчал Рабинович. – На нас и так уже, наверное, всеанглийский розыск объявлен. Так что давайте меньше говорить и больше делать.

– А от того, что ты станешь рыцарские обозы потрошить, всеобщий розыск отменят, и тебя, Сеня, на местную «Доску почета» повесят, – фыркнул Попов. – Причем за шею и на крепкой веревке!

– Да ладно тебе, Андрей, – вступился за Рабиновича Жомов. – Тебе разве не по хрену, чем заниматься, пока Мерлин не объявится? Вот и гони самогонку. А то от местной бурды меня пучит постоянно. Скоро не хуже Горыныча буду факелы пускать. Причем если он только спереди, то я еще и с кормы!..

На этом спор был завершен, и больше ничего не мешало обновленному отряду двинуться в путь. Хотя нет! Перед отправлением аборигены потребовали у Попова «святейшего» благословения. Андрей махнул рукой и нараспев прочитал над коленопреклоненным воинством отрывок из гимна СССР. Из-за громкости мегафоноподобного Попова слова мало кто разобрал, зато торжественность звучания уловили все. Ну чем вам не молитва?

Путь к Шервуду занял два с небольшим дня. И то только из-за того, что двигаться приходилось больше окольными путями и по ночам. Единственным существом в отряде, на которое никак не повлияла перемена дневного образа жизни на ночной, был Горыныч.

Как тварь с непостоянной температурой тела, он привык спать в более холодное время суток. То есть ночью. Этого ему делать никто не мешал, поскольку все равно единица военно-воздушного флота в нерабочем состоянии передвигалась только на одной из телег. Вот Горыныч и спал спокойно, несмотря на жуткую тряску.

Зато днем уставшему отряду даже часовых выставлять не требовалось, поскольку Мурзик с Горынычем чувствовали опасность за версту. У них даже некое разделение обязанностей получилось. Пес прочесывает окрестности, высматривая подозрительные личности, а Гюльчатай-Горынычу затем достаточно только показать свое личико, чтобы непрошеный гость «делал ноги» во всех четырех направлениях сразу.

Впрочем, любопытных во время пути было не так уж и много. То ли Англию еще толком не заселили, и по острову можно было передвигаться спокойно, не боясь попасть под двухэтажный автобус. То ли Аллан действительно знал такие дороги, на которые нормальных людей и калачом нельзя было заманить.

Жомову во время одного из переходов приспичило заняться строевой подготовкой вольнонаемного войска. В ногу, естественно, ходить никто не умел, поскольку аборигены никак не могли понять, чем правая нога отличается от левой. И Иван решил, что для освоения этого сложного мастерства поможет песня. Хоть ритм нужный задаст.

Представляете, что случилось с Рабиновичем, ко-гда аборигенское войско завыло посреди ночи дикими голосами строевой суперхит всех времен и народов «Идет солдат по городу»? Правильно! Он едва не свалился с лошади и заработал еще одну розовую мечту: по возвращении домой около полуночи прогнать с этой песней под окнами Жомова всех почетных гостей участкового медвытрезвителя!

Досталось всем: и вопящим бойцам, и Жомову, и Попову, который был виноват только в том, что по просьбе Ивана на одной из дневок – вместо сна, между прочим – разучил эту песню с аборигенами. В общем, после истерики Рабиновича обучение строевому шагу пришлось отложить на некоторое время.

Приунывшего Жомова, изнывавшего от скуки во время марша, вновь выручил сердобольный Андрюша. Он, видите ли, вспомнил, как Суворов учил солдат ходить в ногу! В итоге, при проезде через одну ничего не подозревающую деревушку были зверски разворованы два стога с запасами корма для скота. Один с сеном, другой – с соломой.

После этого Жомову оставалось только командовать: «сено – солома. Раз, два!» Дело настолько пошло на лад, что ввязавшиеся в ритм пешие аборигены начали обгонять и повозки, и всадников. Рабиновичу снова пришлось вмешаться. Иначе эти горячие головы с разбегу форсировали бы Ла-Манш.

Иван на такие вмешательства в свою сферу деятельности сильно на Рабиновича обиделся и не разговаривал с ним до самого Шервуда. Да и там заговорил только из-за того, что повозки пришлось оставить в небольшой деревушке на опушке леса.

Сейчас себе трудно представить Англию, заросшую непролазными джунглями. Но в шестом веке проехать на телегах через Шервудский лес можно было только по одной дороге. И она вела не туда, куда следовало направляться отряду. Вот и пришлось пробираться через непролазную чащу пешком!

Жомов-то был доволен, что если не строевой подготовкой, то хоть марш-броском своих подчиненных помучает. А вот Попов от такой перспективы взбесился. Усевшись на землю, он заявил, что еще не настолько одичал, чтобы бегать по дикому лесу, словно людоед за завтраком.

– Мне по фигу, что ты, Сеня, придумал! – орал Андрюша, перебив звуковой волной половину деревенских кур (которых, кстати, Рабинович потом прихватил с собой в качестве фуража) и свалив с копыт ближайшую к нему лошадь. – Тут и в домах условий для нормальной жизни нет, а ты меня хочешь в лес затащить. Тебе что там? Поляна медом намазана? Не пойду никуда! У меня, между прочим, ноги не копытами подкованы…

– Сэр святой отец, – неожиданно прервал стенания Попова Грифлет. – Я понимаю ваши трудности, поэтому давайте понесу вас на себе. Если вы, конечно, доверите мне свою благословенную плоть…