Терри Пратчетт - Цвет волшебства [сборник]

— Ну, надеюсь, что да, — ответил Ринсвинд, гадая, хорошо ли его железы, где бы они ни были, проводят сейчас время. — Хотя иногда я в этом сомневаюсь. А что это за место?

— Это дом Смерти, — ответила девушка.

— А-а, — Ринсвинд провел языком по пересохшим губам. — Что ж, приятно было познакомиться, но мне пора бежать…

Она всплеснула руками.

— О, не уходи! У нас здесь нечасто бывают живые люди. А мертвые — такие зануды, как ты считаешь?

— Уф, да, — с жаром согласился Ринсвинд, поглядывая на дверь. — С ними, небось, не поболтаешь.

— Только и слышишь: «Когда я был жив…» да «В наше время мы действительно знали, как дышать…», — она положила ему на руку маленькую белую ладонь и одарила его улыбкой. — Они настолько непоколебимы в своих привычках. Жуткая скукотища. Такие церемонные.

— То есть закостеневшие? — подсказал Ринсвинд, которого тащили в сторону арки.

— Вот именно. Как тебя зовут? Меня — Изабель.

— Э-э, Ринсвинд. Извини, но если это действительно дом Смерти, то что здесь делаешь ты? На мой взгляд, ты не похожа на мёртвую.

— О, я здесь живу, — она пристально посмотрела на него. — Надеюсь, ты пришел не затем, чтобы спасти свою погибшую возлюбленную? Папочку это всегда раздражает, он говорит, хорошо, мол, я никогда не сплю, иначе меня постоянно будил бы топот юных героев, которые приходят сюда, чтобы забрать с собой толпу глупых девчонок.

— Что, часто такое бывает, да? — слабо поинтересовался Ринсвинд, шагая рядом с ней по затянутому чёрной тканью коридору.

— Всё время. Но мне кажется, это очень романтично. Только когда уходишь, важно не оглядываться.

— Почему?

— Не знаю, — пожала плечами она. — Может, вид не очень впечатляющий. А ты, вообще, герой?

— Э-э, нет. Не в том смысле. На самом деле совсем нет. Фактически даже меньше того. Я просто зашел сюда в поисках моего друга, — обречено сказал он. — Ты его случаем не видела? Маленький, толстенький, много разговаривает, носит очки, забавная одежда?

Пока он говорил, его преследовало ощущение, будто он упустил нечто крайне важное. Он закрыл глаза и попытался вспомнить последние несколько минут разговора. Потом озарение ударило его, как мешок с песком.

— Папочка?

Изабель скромно потупила глаза.

— Вообще-то я приёмная дочь, — призналась она. — Он говорит, что нашел меня, когда я была маленькой девочкой. Всё это очень печально… — её лицо вдруг прояснилось. — Но пойдем, познакомишься с ним — сегодня у него в гостях друзья, и я уверена, что ему будет очень интересно с тобой встретиться. Он не так уж часто общается с людьми в неформальной обстановке. И я, по правде говоря, тоже, — добавила она.

— Извини, — остановил её Ринсвинд. — Мы ведь говорим о Смерти, я правильно понял? Высокий, худой, пустые глазницы, мастак по части обращения с косой?

Она вздохнула.

— Да. Боюсь, внешность говорит не в его пользу.

Несмотря на истинность уже упоминавшегося факта, что Ринсвинд имел к магии примерно такое же отношение, как бузина в огороде — к дядьке в Анк-Морпорке, за ним тем не менее сохранялась одна привилегия, которая предоставляется людям, занимающимся искусством волшебства. На пороге смерти за ним должен был явиться сам Смерть (вместо того чтобы перепоручить эту работу какому-нибудь второстепенному мифологическому персонажу в человеческом обличье, как оно обычно бывает). Благодаря своей неорганизованности Ринсвинд уже несколько раз не умер в назначенное время, а если в мире и есть что-то, чего не любит Смерть, так это когда люди заставляют себя ждать.

— Послушай, я думаю, мой приятель просто куда-то отлучился, — объявил волшебник. — Он всегда так, это история всей его жизни, приятно было познакомиться, должен бежать…

Но она уже остановилась перед высокой дверью, обитой пурпурным бархатом. С другой стороны двери доносились голоса — жуткие голоса, такие голоса, которые обычное книгопечатание будет не в состоянии передать до тех пор, пока кто-нибудь не изобретет линотипную машину, встроив туда эхоотображатель и, если это возможно, шрифт, который будет выглядеть как нечто сказанное слизняком.

Вот что они говорили.

— ТЫ НЕ МОГ БЫ ОБЪЯСНИТЬ ВСЁ С САМОГО НАЧАЛА?

— Ну, если ты пойдешь с любой карты, кроме козыря, Юг возьмет две взятки, потеряв при этом одну Черепаху, одного Слона и одно Главное Таинство, а потом…

— Это Двацветок! — шепнул Ринсвинд. — Я узнаю этот голос где угодно!

— МИНУТОЧКУ… ЮГ — ЭТО ЧУМА?

— Ты чем слушаешь, он же всё объяснил. А что, если бы Голод — как это там — пошёл с козыря?

Это был причмокивающий, одышливый голос, практически заразный уже сам по себе.

— А, тогда ты смог бы побить только одну Черепаху вместо двух, — с энтузиазмом ответил Двацветок.

— Но если бы Война с самого начала сдал козырь, они не добрали бы две взятки?

— Вот именно!

— И ВСЁ-ТАКИ Я НЕ ПОНЯЛ. РАССКАЖИ-КА МНЕ ЕЩЁ РАЗ ПРО БЛЕФ, МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, Я УЖЕ НАЧАЛ УЛАВЛИВАТЬ ОБЩИЙ ПРИНЦИП.

Голос был тяжёлым и гулким, словно сталкивались две большие свинцовые болванки.

— Это когда ты объявляешь ход главным образом для того, чтобы обмануть своих противников, хотя, разумеется, это может создать проблемы для твоего партнёра…

Двацветок со свойственным ему энтузиазмом продолжал нести бессмыслицу. Сквозь бархат просачивались такие фразы, как «хорошая масть», «две без козырей», «большой шлём». Ринсвинд тупо посмотрел на Изабель.

— Ты хоть что-нибудь понял? — спросила она.

— Ни единого слова, — признался он.

— По-моему, бессмыслица какая-то.

— ТАК ТЫ ГОВОРИШЬ, ЛЮДИ ИГРАЮТ В ЭТО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ? — уточнил тяжёлый голос по другую сторону двери.

— Более того, у некоторых из них это здорово получается. Боюсь, я — всего-навсего любитель.

— НО ОНИ ВЕДЬ ЖИВУТ ВСЕГО ВОСЕМЬДЕСЯТ ИЛИ ДЕВЯНОСТО ЛЕТ!

— Тебе лучше знать, — вступил голос, который Ринсвинд ещё не слышал и ни за что в жизни не хотел бы услышать снова — особенно в сумерках.

— Это, несомненно, весьма… занимательно.

— СДАВАЙ СНОВА, ПОСМОТРИМ, КАК Я УСВОИЛ.

— Может, нам следует зайти? — спросила Изабель.

— Я ХОЖУ… С ВАЛЕТА ЧЕРЕПАХ, — объявил голос за дверью.

— Нет, извини. Я уверен, что ты ошибаешься, давай-ка взглянем на твои…

Изабель толкнула дверь, и та отворилась.

По сути, это был довольно приятный кабинет, может, чуточку мрачноватый — оформленный в пасмурный день художником по интерьерам, у которого болела голова и которым завладело непреодолимое желание украсить каждую плоскую поверхность большими песочными часами. А ещё у него было множество больших, толстых и чрезвычайно быстро оплывающих свечей, от которых ему хотелось избавиться.

Смерть Плоского мира, ярый приверженец традиций, гордился своими личными заслугами и большую часть времени пребывал в унынии по поводу того, что его деяния не были оценены по достоинству. Он утверждал, что Смерти как такового никто не боится, а все боятся лишь боли, разлуки, забвения. Пустые глазницы и спокойная гордость за своё дело — это ещё не повод для неприязни. Кроме того, он до сих пор пользовался косой, в то время как Смерти других миров давно обзавелись комбайнами.