Яся Белая - Фея-Крёстная желает замуж

Касаюсь ладонью шероховатой коры. Чувствую, как, чуть покалывая пальцы, по руке поднимается доброе тепло.

— Здравствуйте, господин Корявый Дуб, — вежливо говорю я.

Тяжёлые морщинистые веки с трудом понимаются, круглые карие глаза уставляются на меня.

Трещина в коре приоткрывается, образуя беззубый рот. Слова идут натужно, скрипуче.

— Здравствуй, Фея. Уж триста лет твой народ не заглядывал сюда. Что привело тебя? — произносит он.

— Меня прислала великая Книга-Всех-Историй. За эти триста лет произошло много всего. Сказочная страна гибнет, и мне нужна ваша помощь, господин Корявый Дуб. Я должна призвать на эту поляну радугу.

В ответ раздаётся рокочущий смех. Даже корни, которыми могучее дерево надёжно вцепилось с землю, обнажаются и взрывают почву.

Мне приходится отскочить.

Так и землетрясение вызывать можно!

Дуб успокаивается, и взгляд его становится серьёзным и грустным:

— Книга-Всех-Историй, конечно, мудра, но с тех пор, когда она росла здесь говорливой берёзкой, много воды утекло. Вернее, вся утекла. Реки засохли. Листва, как видишь, облетела. Трава иссохла. А радуге надо переливаться и сверкать в каплях росы.

Сердце сжимается, когда представляю, как умирал лес, а все наши сказочные умники страдали не пойми чем в своих королевствах: балы, пиры, поиски принцесс, хрустальные туфельки…

Мне становится стыдно перед дубом. Ведь он всё видел и ничем не мог помочь. Да и окривел, видно, не сам, а от горя.

— Простите, господин Корявый Дуб, что подняла эту больную тему. Но всё может стать ещё хуже — Чёрная Злоба проснулась, вещники шастают по академии…

Дуб качает кроной.

— Да, дела. Но как же мне помочь тебе, милая фея?

— Поделитесь со мной воспоминаниями о вашей последней радуге.

Он улыбается, если это можно сделать при отсутствии рта, и протягивает мне ветку.

С опаской берусь за неё, и меня срывает с места и кружит в водовороте памяти. И выбрасывает где-то в Незапамятных временах…

Кроны деревьев взмывают под самое небо, куполом накрывая поляну. Переплетение веток и узоры листвы — ажурный витраж, по которому разливаются зелень и золото. На поляне — ковёр цветов: хвастаются бело-жёлтыми сарафанами ромашки, алеют нарядными косынками маки, тёмно-голубыми серёжками звенят колокольчики. Кругом кипит жизнь — снуют туда-сюда деловитые жучки, порхают бабочки и стрекозы, наигрывает мелодию сверчок. Из леса его музыке вторит птичий оркестр. Да и говорливый ручеёк, что ловко огибает камни и корни, влетает свой голос в общий радостный гомон.

Несколько секунд я стою, оглушённая и ослеплённая воистину сказочной красотой Чаролесья. А потом соображаю: не для праздного любования дуб закинул меня в это место.

А для чего? Оглядываюсь, пытаясь понять. И снова счастливо вздыхаю: ах, какие краски!

Точно! Краски! Радуга!

Как создать радугу там, где серо и чёрно? Только раскрасив.

Я — художник, передо мной — палитра, волшебная палочка — кисть. Возьму синевы у неба, зелени — у листвы, красноты — у маков, желтизны — у ромашек… Моя радуга будет лучшей!

Когда понимаю, что волшебная палочка напиталась нужными красками, снова ищу дуб.

Вон он, величественный, гордый, королём и защитником высится над поляной. Его крона густа, жёлуди тяжелы, ветви могучи. Он прекрасен.

Подхожу, кланяюсь.

Дуб по-доброму улыбается и снова протягивает ветку.

Хватаюсь за неё… и…

Мир вокруг будто стёрли. Нет, не так — замалевали чёрно-бурым. Охватывает тоска, будто это я не уберегла, не спасла от гнилого дыхания Чёрной Злобы, не укрыла от алчности и глупости людей…

— Простите, господин Дуб… — бормочу вновь и часто моргаю, потому что щиплет глаза.

Дуб ласково трогает веткой за плечи, разворачивает к поляне:

— Поспеши, Фея. Светлячки долго не продержатся, а им ещё обратно тебя вести.

И действительно, замечаю, как яркими метеорами пикируют к земле и гаснут мои маленькие фонарщики.

Сглатываю ком.

— Ну же, Фея, — по-доброму ворчит Дуб, — подари нам чудо. Я уже триста лет не видел радуги, дай хоть напоследок взглянуть на неё.

Киваю, решительно размазываю по щекам влагу и выхожу в центр поляны.

Она — полотно, мне — рисовать.

Выбрасываю вперёд руку с волшебной палочкой и приказываю:

— Радуга, явись!

И всю свою любовь, всю страсть — в красный.

Отчаяние и вину, что сжигают изнутри, — в оранжевый.

Тоску и разлуку — в жёлтый.

Спокойствие — в зелёный.

Искреннюю надежду — в голубой.

Упрямую веру — в синий.

Величие мудрости — в фиолетовый.

И вот над поляной, искрясь и переливаясь, изгибается нарядный мостик радуги.

— Она совершенна, — восхищённо вздыхает Дуб и шмыгает носом-сучком. И я замечаю, как в отблесках светлячкового сияния, по его коре бежит слеза. Одна-единственная, но такая драгоценная.

Книга-Всех-Историй говорила, что я должна собрать радугу в росу, но росы здесь не выпадают давным-давно. Поэтому слеза дуба — невероятная ценность. Призываю её и окунаю в неё радугу.

Ну вот, моё лекарство готово. Теперь надо спешить, пока лес не погиб совсем.

Но не могу уйти так просто.

Ныряю под ветки и целую дуб в шершавую щёку.

Потом беру фонарь, тихо говорю ему:

— Веди!

И он песней вновь созывает фонарщиков-светлячков.

Покидая поляну, оглядываюсь и замечаю: пробивая сухую землю, выбираются на поверхность изумрудные горошины семядолей… А на дубе распускаются несколько молодых листочков…

Не могу не улыбнуться — значит, чего-то стою, как фея.

Возвращаюсь в академию, ликуя.

Выйдя из леса, отпускаю светлячков, награждая каждого за труд долгосиянием…

Расправляю крылья и мчусь прямиком туда, где спит, объятый проклятым сном мой милый кудесник…

Влетаю прямо в окно медотсека. Доктор-призрак, которого я застаю врасплох таким появлением, вздрагивает и даже машет на меня руками:

— Чур, меня, чур!

— Да что вы, сударь, — улыбаюсь ему. — Это же я, Айсель!

Но он юркает за шкафчик с медикаментами и пытается телекинезом метнуть в меня шприц. Вовремя уворачиваясь.

— Да что с вами такое? — уже злюсь.

— Это что с вами такое! — вопит доктор из-за шкафчика. — И как вы смеете порочить доброе имя Айсель!

И тут я понимаю, почему он так испугался: дверцы у шкафа стеклянные и в них я — вся чёрная, будто кто-то обсыпал и измазал меня сажей.

Усмехаюсь:

— Я просто выпачкалась. В Злобнолесу была.

— Нет-нет, вы не просто выпачкались. У вас даже аура изменилась, словно из неё вытянули все краски.

— Это временно, мне лишь нужно будет искупаться в лунном свете, и я стану прежней.

— Не станешь, — холодный жёсткий голос доносит от двери в лазарет. Кудесник едва стоит на ногах, опираясь о косяк двери, но сверлит меня злым взглядом и в глазах его полыхает зелёное пламя ненависти. — И никого больше не обманешь, Чёрная Злоба.