Яся Белая - Фея-Крёстная желает замуж

Танцев мне только не хватало. А хотя — почему бы и нет? Чем не способ сбросить напряжение сегодняшнего сумасшедшего дня?

Я встаю и вкладываю пальцы в твёрдую ладонь Хмуруса. Он уверенно и по-хозяйски обнимает меня за талию, и мы кружимся, кружимся…

Читает Анатоль и, прикрыв глаза, танцует рядом с нами с незримой партнёршей.

Мелоди улыбается и подмигивает мне.

Вдруг Хмурус замирает, будто натолкнувшись на незримое препятствие. Какое-то время стоит, просто сжимая меня в объятиях. Потом отпускает, подбегает к столу, наливает себе полный бокал, выпивает до дна и выскакивает на балкон.

— Что это с ним? — с философским спокойствием интересуется Мурчелло. Он улёгся на спину на диване, и сейчас покачивает задней лапой в такт слышной только ему, мелодии. Видимо, у каждого из нас здесь свой вальс.

— Не знаю, — пожимаю плечами, — но пойду выясню.

Хмурус упирается руками в парапет и прячет пальцы в волосах. Есть в этом жесте что-то отчаянное, сломанное. Поэтому внутри всё сжимается в тугой узел жалости.

Подхожу, становлюсь рядом. Пальцы дрожат от желания коснуться, уже, было, протягиваю руку, но так и не решаюсь. Вопроса тоже не задаю. Просто стою сзади и молчу.

Он заговаривает первым:

— Раз сегодня вечер разоблачений, стихов и историй, то у меня тоже есть история. Об одном глупом студенте, что влюбился в фею. Хотите, расскажу.

Тут он оборачивает и смотрит на меня пристально. Под этим взглядом становится не по себе.

Поэтому я киваю и бормочу:

— Да, конечно, расскажите…

Он ведь предложил сам, почему я должна отказываться?

Начинает он не сразу. Молчит, смотрит вдаль. Потом предлагает присесть на небольшую плетёную тахту с пёстрыми подушками.

— История будет длинной.

Мы садимся и стараемся отодвинуться друг от друга как можно дальше. От вынужденной близости неловко обоим.

Задираю голову вверх, прикрываю глаза, подставляю лицо ветру. Он укутывает меня шлейфом цветочных ароматов, баюкает нежными касаниями, чарует музыкой природы…

— Жил-был мальчишка…

У Хмуруса, оказывается, очень приятный голос — глубокий, бархатный, немного усталый. Слушать — одно удовольствие.

Хмурус выдёргивает соломинку из тахты, складывает её в несколько раз, ломая на сгибах, и продолжает:

— Он рано осиротел. Тогда дальний родственник, потомственный зельевар и преподаватель Академии Тёмного Колдовства, взял мальчика к себе. Ребёнок воспитывался среди колб, реторт и книг. Рано выучился читать и буквально не расставался с книгами. Рос хмурым и необщительным, да ещё и занудой к тому же. Сверстники недолюбливали его. Он платил им взаимностью: считал глупыми и плоскими. Впрочем эти противные мальчишки и девчонки охотно пользовались его знаниями, когда нужно было выполнить домашнее задание…

— … Чариус, поможешь с домашкой? — синеглазая колдунья хлопает длинными ресницами. Она хороша, и мальчика окатывает жаркая волна, когда девочка осторожно касается его руки. — «Основы боевого колдовства» совсем мне не заходят.

Он растерян и дезориентирован. Ведь задание — практическое. Раньше задавали рефераты, а это куда проще. Для синеглазой красавицы он бы мог легко написать с десяток рефератов.

Но как быть с боевыми стойками и пассами? Тут нужен контакт. А он… разве он может прикасаться к ней?

В синих глазах — мольба и, кажется, дрожат слёзы.

Чариус не выдерживает.

— Хорошо, — поспешно отвечает он, мысленно молясь, чтобы девочка не убирала руку — у неё такая приятная маленькая, нежная и прохладная ладошка, — после занятий буду ждать на тренировочном поле.

Синеглазка радостно улыбается, благодарит и отбегает к стайке подружек. До Чариуса долетают смех и шушуканье, а ещё обрывок фразы: «… он согласился».

Мальчик сжимает кулаки. Синеглазая колдунья решила выставить его на посмешище перед подружками? Конечно, ему ведь и самому боевое колдовство давалось непросто.

Ну что ж, хотите веселья? Значит, повеселимся.

На тренировочное поле он приходит заранее, но зато с целым арсеналом зелий. Да ещё и парочку заклинаний удалось разыскать в старинных дядюшкиных книгах. В современных, гуманных, учебниках такого не пишут.

Подружки входят гурьбой, щебеча, рассаживаются на трибунах, приготовившись к зрелищу.

Сама же синеглазая провокаторша является в обтягивающих майке и шортиках. Она, видимо, мечтала ещё раз зажечь в Чариусе влечение, а потом показательно посмеяться над его чувствами. Только не выйдет. Теперь он в обиду себя не даст.

— Начинай, — говорит он и готовится отражать её удар.

И она наносит удар, но в сердце. Неловкое движение — девочка в буквальном смысле запутывается в ногах и летит вперёд.

Чариус успевает подхватить раньше, чем юная колдунья целуется с землёй.

Они смотрят друг на друга, и он тонет в её глазах, теряет бдительность. Млеет от того, как она кладёт руку ему на щёку, нежно гладит.

В себя приводит дружный хохот.

Синеглазка тоже смеётся да ещё и пальцем на него показывает — сама уже успела отскочить к группке девчонок.

— Жаба!

— Фу, зелёный!

— Вонючка!

Он протягивает руку к щеке, в том месте, где коснулась Синеглазка, и на пальцах остаётся зелёная зловонная жижа.

К его ужасу субстанция растекается, впитывается в кожу, жжёт.

Его корёжит.

Чариус падает на землю и бьётся в конвульсиях. А в голове стучит лишь одно — за что? Неужели лишь за то, что он пару раз намекнул: будешь всё время пользоваться чужим умом, своего не наживёшь. То была не его фраза, подслушанна… И он желал Синеглазке добра…

Ааа! Как же больно!

У Чариуса перед глазами всё плывёт, темнеет, его мутит и трясёт от слабости.

Но дотянуться до сумки, где заранее были припасены зелья, он может. И запустить в хохочущую синеглазую зазнайку хватает сил…

Последнее, что он слышет, — смех, переходящий в крик…

Она навсегда остаётся прыщавой и со всклоченной шевелюрой, а он — уродливым, зелёным и злым.

— … В тот мальчик поклялся, чтоб больше ни одна женщина на земле не нанесёт ему удар в сердце, — Хмурус остервенело ломает соломинку, горько хмыкает и рассказывает дальше: — Но держать слово получалось плохо — шли годы, и природа требовала своё. Поэтому какая-нибудь очередная красотка взмахом длинных ресниц снова и снова заставляла сердце пускаться вскачь, голову кружиться, а его самого влюбляться — безуспешно и безответно. Неудачи на личном фронте следовали за полными провалами в поисках средства, которое бы избавило от последствий зелёной слизи. Лекарство не находилось, и это озлобляло сильнее и сильнее.