Станислав Лем - Звездные дневники Ийона Тихого. Рассказы

- Нет еще, - ответил возница и обратился ко мне. - Может, будете так добры открыть мне калитку?

Я машинально сделал это и спросил:

- Так вы тоже к профессору?…

- Да, привез резерв, - ответил он, поднимая покрышку. Дух у меня занялся, когда я увидел большой, старательно увязанный тюк; в одном месте бумага была надорвана, и оттуда смотрел живой глаз.

- Вы ко мне… а… это вы… - заскрипел из тюка старческий голос. - Я сейчас… я сейчас… прошу вас в беседку…

- Д… да… бегу… - еле ответил я.

Возница потащил свой груз дальше; тогда я повернулся, перепрыгнул через изгородь и со всех ног бросился на космодром. Через час я уже мчался в звездных просторах. Надеюсь, профессор Зазул не рассердился на меня за это.

Я сейчас очень занят классификацией предметов, привезенных мною из путешествий в самые отдаленные закоулки Галактики. Давно уже я решил передать всю эту коллекцию, единственную в своем роде, в музей; недавно директор сообщил мне, что для этого подготавливается специальный зал.

Не все экспонаты мне одинаково близки: одни будят приятные воспоминания, другие напоминают о зловещих и страшных событиях, но все они свидетели, полностью подтверждающие подлинность моих путешествий.

К экспонатам, воскрешающим особенно яркие воспоминания, относится зуб, лежащий на маленькой подушечке под стеклянным колпаком; у него два корня, и он совершенно здоровый, но сломался он у меня на приеме у Октопуса, владыки Мемногов, на планете Утраме; кушания там подавались превосходные, но чересчур твердые.

Такое же почетное место занимает в моих коллекциях курительная трубка, разбитая на две неравные части; она выпала у меня из ракеты, когда я пролетал над одной каменистой планетой в области созвездия Пегаса. Жалея о потере, я потратил полтора дня, разыскивая ее в дебрях изрытой пропастями скалистой пустыни.

Немного дальше лежит в коробочке камешек не крупнее горошины. История его довольно необычна. Отправляясь на Ксерузию, самую отдаленную звезду в двойной туманности С-887, я переоценил свои силы; путешествие длилось так долго, что я был близок к гибели; особенно мучила меня тоска по Земле, и я себе места не находил в ракете. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы на двести шестьдесят восьмой день пути я не почувствовал, как что-то давит у меня под левой пяткой; я снял башмак и со слезами на глазах вытряхнул из него камешек, кусочек самого настоящего земного песчаника, попавший туда, вероятно, еще на космодроме, когда я поднимался в ракету. Прижимая к груди этот крохотный, но такой дорогой мне кусочек родной планеты, я бодро долетел до своей цели; эта памятка мне особенно дорога.

Дальше лежит на бархатной подушке обыкновенный, желтовато-розовый кирпич из обожженной глины, слегка треснувший и с одного конца надломленный; если бы не счастливое стечение обстоятельств и не мое присутствие духа, я никогда не вернулся бы из путешествия в туманность Гончих Псов. Этот кирпич я обычно беру с собою, направляясь в самые холодные уголки космоса; у меня есть привычка класть его на некоторое время в атомный мотор, чтобы потом, когда он хорошенько разогреется, переложить незадолго до сна на свою койку. В верхнем левом квадранте Млечного Пути, там, где звездный рой Ориона смыкается с роями Стрельца, летя на малой скорости, я стал свидетелем столкновения двух метеоритов. Зрелище огненного взрыва во мраке так взволновало меня, что я схватил платок, чтобы вытереть себе лоб. Я забыл, что только что завернул в него кирпич, и чуть не разбил себе череп, с размаху поднеся кирпич ко лбу. К счастью, я со свойственной мне быстротой заметил грозившую мне опасность.

Рядом с кирпичом стоит небольшая деревянная коробочка, а в ней - мой перочинный ножик, спутник во множестве приключений. О том, как я к нему привязан, свидетельствует следующая история, которую стоит рассказать.

Я вылетел с Сателлины в два часа пополудни с ужасным насморком. Местный врач, к которому я обратился, посоветовал мне отрезать нос: для жителей планеты это дело пустяковое, так как носы у них отрастают, как ногти. Возмущенный таким советом, я прямо от врача отправился в космопорт, чтобы улететь в такие районы неба, где медицина лучше развита. Путешествие было неудачное. С самого начала, отдалившись от планеты на каких-нибудь девятьсот тысяч километров, я услышал позывные какой-то ракеты и спросил по радио, кто летит. В ответ раздался тот же вопрос.

- Отвечай ты первый! - потребовал я довольно резко, раздраженный дерзостью незнакомца.

- Отвечай ты первый! - ответил он.

Это передразниванье так меня рассердило, что я назвал поведение незнакомца наглостью. Он не остался в долгу; мы начали переругиваться все яростнее, и только минут через двадцать, возмущенный до крайности, я понял, что никакой другой ракеты нет и что голос, который я слышу, - это попросту эхо моих собственных радиосигналов, отражающихся от поверхности спутника Сателлины, мимо которого я как раз пролетал. Я не заметил этого спутника потому, что он был обращен ко мне своей ночной, затененной стороной.

Через несколько часов, захотев очистить себе яблоко, я заметил, что моего ножика нет. И тотчас же я вспомнил, где видел его в последний раз: это было в буфете космопорта на Сателлине; я положил его на наклонную доску прилавка, и он, вероятно, соскользнул на пол. Все это я представил себе так ясно, что мог бы найти его с закрытыми глазами. Я повернут ракету обратно и тут оказался в затруднительном положении: все небо кишело мерцающими огоньками, и я не знал, как найти среди них Сателлину, одну из тысячи четырехсот восьмидесяти планет, вращающихся вокруг солнца Эрипелазы. Кроме того, у многих из них есть по нескольку спутников, крупных, как планеты, что еще больше затрудняет ориентировку. Встревожась, я попытался вызвать Сателлину по радио. Ответило мне одновременно несколько десятков станций, отчего получилась ужасающая какофония; нужно знать, что жители системы Эрипелазы, столь же безалаберные, сколь и вежливые, дали название Сателлины, вероятно, двумстам различным планетам. Я взглянул в окно на мириады мелких искорок; на одной из них находился мой ножик, но легче было бы найти иголку в стоге сена, чем нужную планету в этой каше из звезд. В конце концов я положился на счастливый случай и помчался к планете, находившейся прямо впереди.

Уже через четверть часа я опустился в порту. Он был совершенно сходен с тем, с которого я взлетел, так что, обрадовавшись своей удаче, я бросился прямо в буфет. Но каково же было мое разочарование, когда, несмотря на самые тщательные поиски, я не нашел своего ножика! Прекратив их, я призадумался и пришел к тому выводу, что либо его кто-нибудь взял, либо я нахожусь на совсем другой планете. Расспросив местных жителей, я убедился, что верным было второе предположение. Я попал на Андригону, старую, рассыпавшуюся, одряхлевшую планету, которую, собственно говоря, давно уже нужно было бы изъять из употребления, но о которой никто не думал, так как она лежит в стороне от главных космических путей. В порту меня спросили, какую Сателлину я ищу, так как они перенумерованы. Тут я очутился в тупике, ибо нужный номер вылетел у меня из головы. Тем временем явились местные власти, уведомленные начальством порта; они желали торжественно приветствовать меня.