Дмитрий Емец - Вселенский неудачник [litres]

Воспоминание о реквизированном самогонном аппарате заставило консула плюнуть от возмущения. Я же, глядя на его красный нос, подумал, что он наверняка изготовил еще один аппарат и прячет его где-нибудь в укромном месте.

— А все-таки, согласитесь, молодец этот абориген. Здорово он вас переиграл. Подумайте, что ему терять? Хижину? Ее может построить за два дня любой идиот. Жену, детей? К ним здесь относятся наплевательски, вдобавок они и так, по сути, остались у него. Вы даже — ха-ха! — супружеские обязанности не сможете выполнять. Тут есть хитрый обычай (специально придумали для этого случая, бестии!), по которому хозяин (то есть теперь уже вы) не может и близко подойти к своей жене, потому что гость якобы живет без жены, и ему это будет обидно. Гость же, напротив, когда захочет, может вламываться к жене хозяина и целовать ее, потому что ему, как гостю, все позволено.

— Послушайте, все, что вы говорите, очень интересно, — прервал я его. — А теперь скажите: как земной консул, вы для меня что-нибудь сделаете? Мне хотелось бы вернуть свою ракету, пока она еще не продана.

Консул развел руками.

— А что я могу? Думаете, вы один здесь такой? У меня нет даже лазерографа, чтобы сообщить о вас на Землю. Нашего военного флота в ближних секторах нет, да он сюда и не полетел бы ради нескольких бедолаг. К тому же открою вам секрет: в списке министерства освоенных миров Па-ра-ту имеет классификацию Б-2, что означает бесперспективный мир. Одним словом, на Земле давно махнули на эту планету рукой, и тамошним чинушам абсолютно все равно, что тут происходит.

— Ушам своим не верю! — закричал я, взбешенный его рассуждениями. — Неужели вы, как страус, спрячете голову в песок и бросите меня в беде? У землянина отняли ракету, одежду, фактически сделали рабом, а вам совершенно все равно? Но я же ваш соотечественник!

— А это еще неизвестно. У вас ведь нет документов, удостоверяющих личность, — заявил консул. — Как я могу быть уверен, что вы — это вы? Вдруг передо мной очередной хитрый абориген, решивший завладеть чужой ракетой? Ну-ну, не злитесь, батенька… Не надо сжимать кулаки. Я-то вам верю, но как лицо официальное… Вот что мы с вами сделаем. Приходите ко мне годика через три. Возможно, когда срок местного гостеприимства истечет, я — без угрозы вызвать дипломатический конфликт — смогу устроить вас на какой-нибудь грузовой звездолет.

— А моя ракета? — с надеждой спросил я.

Консул отвернулся, избегая смотреть мне в глаза.

— Вопрос явно не по адресу. Я не господь бог. Поверьте, мне и так очень непросто живется на этой планете. Я уже двадцать пять лет подаю рапорты о переводе в какой-нибудь другой мир, но, увы, все они остаются без ответа, — сказал он несчастным голосом.

Я ударил кулаком по столу:

— Чудесно! Просто чудесно! Выходит, моей родной планете и ее правительству плевать, жив я или умер, ограблен или нет? Я для вас пустое место, ноль, который не стоит даже того, чтобы ради него почесаться!

— Увы, друг мой, увы. Вы выразились, пожалуй, слишком резко, но я не могу не признать, что в общих чертах верно обрисовали ситуацию, — кивнул консул.

Я направился к двери и лишь на пороге, обернувшись, спросил, есть ли шанс получить убежище, если меня захотят отправить на урановые рудники.

Консул исторг из своей бочкообразной груди унылый вздох:

— О каком убежище может идти речь, когда туземцы не имеют ни малейшего представления о дипломатической неприкосновенности? Да оставь я только ночевать вас здесь, завтра туземцы заявят, что вы — новый консул, а я — этот ваш чертов Ло-до. Я вам даже воды не могу предложить, потому что вы тут же будете считаться моим гостем.

— Не волнуйтесь, даже если я буду погибать от жажды, то не попрошу напиться у такого червя, как вы. — Мой голос хотя и дрожал от негодования, был полон скрытого достоинства.

Пыхтя от жары, консул продолжал как ни в чем не бывало обмахиваться веером. Подумав, что едва ли в мире существует оскорбление, способное прошибить его толстую шкуру, я спустился с крыльца и отправился в глубь джунглей. Я скорее был согласен погибнуть от укуса гремучей змеи или быть задранным ягуаром, чем вернуться в тростниковую хижину к Ло-до, где меня ждала рабская циновка.

Углубившись в джунгли, я присел отдохнуть на поваленный ствол, но вдруг позади меня громко хрустнула ветка. Кто-то двигался по тропинке. Решив, что это Ло-до, я быстро свернул с дороги и нырнул за толстый ствол хлебного дерева.

На тропинке появились четыре дюжих туземца, тащившие на плечах бамбуковые носилки, в которых лежал горбоносый абориген в убранстве из птичьих перьев. Даже не посмотрев в сторону дерева, за которым я прятался, носильщики прошли мимо. Я догадался, что встретил вождя — того самого, о котором упоминал в разговоре со мной консул. Судя по свекольному цвету лица и запрокинутой голове, вождь возвращался с пирушки, на которой, по своему обыкновению, воздал дань божеству, имеющему столь сильную власть над всеми гуманоидами, — Бахусу. Пропустив носильщиков с вождем вперед, я незаметно отправился следом за ними и вскоре увидел большую тростниковую хижину на высоких сваях, обнесенную оградой из заостренных кольев.

Вождя внесли внутрь ограждения, и деревянные ворота со скрипом закрылись. Я же забрался на пальму и, скрытый ее кроной, бросил взгляд за ограду. Я увидел, как носильщики передают вождя его женам, которые, привычно подхватив обвисшее тело, затаскивают своего выпившего властелина в дом. Все туземцы-мужчины остались снаружи, и никто из них не посмел даже ступить на порог хижины. Открытие, что на этот счет существует строгое табу, меня обрадовало.

Просидев на пальме до ночи и дождавшись часа, когда носильщики и воины отправились спать под бамбуковый навес во дворе, я перемахнул через частокол, незамеченным добрался до хижины вождя и влез в окошко. Легкости, с которой я это проделал, весьма способствовало то, что окно было расположено низко и представляло собой обычный прямоугольный вырез в тростниковой стене.

В хижине было темно — так темно, что я смог разглядеть лишь земляной пол с постеленной на нем соломой. Пахло прокисшей похлебкой, потом и самогоном. Из дальнего угла доносился густой храп. На четвереньках я осторожно пробрался между спящими вповалку женщинами и всмотрелся в лицо храпящего человека. Да, это действительно был вождь. Он лежал на боку, широко открыв рот, и по его подбородку стекала слюна.

Мстительно усмехнувшись, я нашел незанятую циновку, расстелил ее рядом с вождем, растянулся на ней и сразу заснул. Утром, едва забрезжил рассвет, я проснулся от визга. Визжала одна из женщин, в ужасе уставившись на меня. Вождь, разбуженный тем же воплем, приподнялся на своей циновке и, ничего не понимая, осоловело озирался.