Дмитрий Емец - Вселенский неудачник [litres]

Он слез с гамака и зашагал по извилистой улице, отвешивая пинки замешкавшимся свиньям. Я, смутно предчувствуя какой-то подвох, следовал за ним в сопровождении целой толпы бездельничающих аборигенов.

Возле одной из покосившихся хижин Ло-до остановился и, сделав мне знак подождать, скрылся в ней. Я же остался снаружи среди обступивших меня аборигенов, мужчин и женщин, рассматривавших мою белую кожу с каким-то каннибальским интересом.

Наконец из хижины показался мой вероломный хозяин. Он по-приятельски поддерживал под локоть беззубого старика, одетого в длинный красный плащ с прорезями. Старик был таким дряхлым, что даже глаза у него выцвели, а веки казались розовыми, как у поросенка. Подобрав полы плаща, старик уселся на большой камень во дворе, важно надул щеки и прошамкал:

— Можете изложить свою жалобу. Я внимательно слушаю.

Я рассказал судье все, что произошло, особенно напирая на то, что был нагло обманут, что мне были неизвестны местные обычаи и что подобное отношение к инопланетникам может иметь самые неблагоприятные последствия для общественного мнения о Па-ра-ту. Под конец я воззвал к справедливости и попросил судью представить, что ощущал бы он на моем месте, если бы был приглашен на другую планету тем, кого считал своим другом, и там коварно обобран до нитки.

Пока я рассказывал, старик неотрывно смотрел на меня своими бесцветными глазками и мигал, а когда я наконец закончил говорить и замолчал, он громко сказал: «Ась?» — из чего я заключил, что он не слышал ни слова. Пришлось повторить всю историю вторично, проорав ее по слогам старику в ухо. Разумеется, вынужденный говорить громко, я уже многое пропускал.

— Не надо кричать! Я не глухой! — брезгливо сказал судья, отодвинув от меня замшелое ухо. Он нахмурил лоб, изо всей силы симулируя работу мысли, и, посмотрев на Ло-до, спросил:

— Этот чужеземец ночевал у тебя в доме?

Абориген подтвердил, что ночевал, я тоже не видел смысла отрицать очевидное.

— Тогда что же ты хочешь? — прошамкал судья. — Разве тебе неизвестно, что ночью ваши души, вылетев из тел, вполне могли поменяться местами, и, следовательно, теперь ты — это он, а он — это ты. Ступай домой, Ло-до, и заботься о своей жене и детях, а ты, пришелец, — тут он показал на моего врага, — можешь и дальше пользоваться его гостеприимством. Что же касается тех вещей, которые принадлежат каждому из вас, то вы можете распоряжаться ими по своему усмотрению.

Поняв, что от старого хрыча справедливости не дождешься, я повернулся, чтобы уйти, но скрипучий голос догнал меня:

— Постой, Ло-до! Ты не оплатил мне судебные издержки! Где моя плата за то, что я судил тебя?

— Что! Какая еще плата? За тот бред, что вы несли про перемену душ? — взвился я.

Старик сдвинул кожу на лбу в том месте, где у него когда-то обретались брови. Его голос стал визгливым:

— Не смей на меня кричать, несчастный! Сто косморублей — мой судебный тариф, и еще двести рублей — штраф за оскорбление суда, который я налагаю на тебя. По закону издержки платит тот, кто признан виновным. Ты же виновен в том, что пытался оклеветать честного чужеземца. Советую заплатить немедленно, или я прикажу взять тебя под стражу.

— Чем я заплачу? У меня нет денег, — сказал я, видя, что спорить с этим старым крючкотвором занятие настолько же безрезультатное, как вычерпывать стаканом Атлантический океан.

Судья сердито покосился на Ло-до, делавшего ему какие-то знаки, пошамкал пустым ртом и проскрипел:

— Ладно. Даю три дня отсрочки. Если за это время ты не найдешь нужной суммы, то будешь отправлен на урановые рудники до тех пор, пока не отработаешь все деньги до копейки. А теперь ступай и помни, что я тебе сказал!

Встав с камня, судья зашаркал к своей хижине, а я сверлил взглядом его спину и искренне желал, чтобы этого старого филина хватил кондрашка. Всю обратную дорогу, семеня рядом со мной, Ло-до с нескрываемым злорадством выражал мне сочувствие. «Что поделаешь, друг, — бормотал он, — обычаи есть обычаи. Кто же знал, что так выйдет?»

Когда мы вернулись, Ло-до отправился в хижину ужинать, я же, не надеясь даже на корку хлеба, сел в гамак и погрузился в мрачные размышления. Было ясно, что я лишился всего: ракеты, имущества, даже имени. Будущее было предопределено — рабство, тропическая лихорадка и, скорее всего, смерть на рудниках.

Мои неожиданно обретенные дети, подосланные мамашей, стали было кидать в меня комья земли, но я с такой яростью погрозил им кулаком, что маленьких чертенят словно ветром сдуло. Сетуя на вопиющую несправедливость, я внезапно вспомнил, что на Па-ра-ту должно быть земное консульство, и отправился искать его, надеясь, что там мне помогут.

После долгих поисков, едва не заблудившись в джунглях и не утонув в болоте, я все-таки набрел на консульство. Это оказался покосившийся бревенчатый дом с крышей из пальмовых листьев. На веранде в кресле-качалке сидел рыхлый, очень толстый мужчина в очках и, страдая от жары и одышки, обмахивался веером. По его измученному курносому лицу стекал пот. Хотя на нем не было ничего, кроме набедренной повязки, я признал в нем землянина, более того, такого же русского, как и я.

— Простите, вы консул? — крикнул я, бросаясь к нему.

— Ну я. Что угодно? — сказал толстяк, с неудовольствием глядя на мои грязные ступни, оставлявшие следы на дощатом полу.

— Знаю, что выгляжу нелепо, но я попал в беду! Я тоже землянин, тоже русский. — Надежда встретить сочувствие и получить помощь не оставляла меня.

Однако консул не проявил никаких признаков радости при виде соотечественника. Когда, немного уязвленный, я начал рассказывать, что со мной произошло, он прервал меня после второго же предложения:

— Знаете, сколько похожих историй мне доводилось слышать? Вы ночевали в доме у этого туземца? Тогда чего вы хотите? Все местные обычаи против вас. Теперь хоть головой об землю бейтесь: никому вы здесь не докажете, что не Ло-до.

— Но как же… ведь…

Консул раздраженно перебил меня:

— Поверьте мне, юноша, я прожил на этой планете тридцать лет, но ни разу не видел, чтобы хоть кто-нибудь из здешних мужчин работал. Если кто-то тут и трудится, то только женщины и дети, взрослые же туземцы озабочены в основном тем, чтобы надуть какого-нибудь простака вроде вас. У них нет ни культуры, ни письменности, нет даже простейших мифов и легенд — и это несмотря на то, что их цивилизация такая же древняя, как и наша.

— А обычаи? — спросил я.

Консул с презрением фыркнул.

— О, это очень выгодные обычаи! Они словно специально созданы для того, чтобы обирать приезжих. Например, запрет на механизмы. Вы ведь с ним наверняка столкнулись, не так ли, и вам сказали, что он очень древний? А теперь послушайте: когда я сюда прибыл, такого запрета не было и в помине, а потом туземцы спохватились, что на имуществе туристов можно нажиться, и выдумали себе такую «старую добрую традицию». А запрет на самогонные аппараты? Как-то я имел глупость напоить местного вождя. И что же? Вождь моментально объявил «огненную воду» вне закона. Теперь «запрещенный» аппарат стоит у него в хижине, а вождь просыхает только по большим праздникам. Произносит с пальмы речь и вновь отправляется пьянствовать.