Флетчер Прэтт - Дипломированный чародей

Ши призадумался.

— Не знаю. Как бы он не отплатил нам той же монетой. Чародей он далеко не из последних и играет на своем поле, где он знает все правила, а я нет. А потом, я тебе уже объяснял, что может случиться, если попытаешься нарушить магическое соглашение.

— Но послушай,— вмешался Байярд,— мы ведь не предлагаем ничего неэтичного, даже с точки зрения магии! Все, что требуется,— это заклинание, которое заставит его воспринимать вещи с нашей точки зрения. Ему доверили осуществить великое деяние по нашему спасению, которое все эти герои из романов ценят гораздо выше всего прочего, насколько я себе это представляю. В качестве более материального вознаграждения можно оставить ему что-нибудь из наших артефактов. Твой меч или лук Бельфебы, к примеру.

Ши повернулся к жене:

— Что скажешь, детка?

— Не слишком-то мне это по вкусу, но не вижу я ни единого аргумента супротив доктрины подобной. Поступай как знаешь, Гарольд.

— Ну что ж, по-моему, делать хоть что-то всяк лучше, чем не делать вообще ничего.— Он встал,— Ладно, попробую.

Действуя вокруг да около, он ухитрился выяснить у матери Лемминкяйнена немало подробностей подноготной героя, памятуя о том, что одним из основных требований магии Калевалы являлось доскональное знакомство с человеком или предметом, который ты пытаешься заколдовать. Задача была сравнима с попытками выудить кусок мыла, упавший в кипяток: хозяйка дома тарахтела с пулеметной быстротой, и вскоре Ши обнаружил, что по части памяти ему с Лемминкяйненом не сравниться, поскольку самому ему пару раз пришлось перекрывать ее словесный поток просьбами повторить.

Процесс продолжился за очередным обильным пиршеством; когда с едой было покончено, Ши удалился в уголок у очага с большой кружкой пива и принялся сочинять текст магического песнопения — четырехстопным ямбом, по образцу Лемминкяйнена. Этот стихотворный размер был ему не особо знаком, и он постоянно забывал отдельные строчки, отчего в конце концов раздобыл уголек и попытался нацарапать некоторые ключевые слова прямо на полу. Когда остальные стали отходить ко сну, дело было почти сделано. Байярд уже вовсю храпел из-под горы шкур, когда Ши, наконец удовлетворенный, запасся факелом, направился к двери спальни героя и негромко продекламировал свое сочинение.

Когда он закончил, в глазах у него на мгновение словно что-то вспыхнуло, и он почувствовал легкое головокружение. Причиной могло быть и пиво, но все же Ши пришел к заключению, что колдовство сработало, и на ватных ногах направился в свою спальню, чуть не промахнувшись мимо держателя, когда вставлял в него факел.

Бельфеба села на постели, до подбородка завернувшись в меховое одеяло; выражение лица у нее было далеко не приветливое.

— Ку-ку, дорогая,— поприветствовал ее Ши. Негромко икнув, он уселся на постель и принялся стаскивать сапоги.

— Убирайтесь вон, сударь! — приказала Бельфеба.— Я честная жена!

— А-а? — удивился Ши.— А кто же в этом сомневается? И на кой черт вся эта пожарная тревога?

Он протянул к ней руку, но Бельфеба ловко увернулась, забилась поглубже в угол и во весь голос завопила:

— Гарольд! Уолтер! На помощь, ко мне пристают!

Ши ошалело уставился на нее. Чего это она уворачивается? Что он такого сделал? И почему она кричит «Гарольд!», когда вот он, рядом?

Прежде чем он успел сказать хоть что-нибудь вразумительное, за спиной у него послышался голос Байярда:

— Опять он за свое! Хватай его и вяжи, а уж потом Гарольд придумает, что с ним делать!

— С ума все тут, что ли, посходили? — вопросил Ши и тут же почувствовал, как в руку ему вцепился Бродский. Он вырвал ее и собрался врезать детективу как следует, но тот увернулся, ловко мотнув головой. И вдруг воцарилась тьма.

Очнулся Ши с дикой головной болью и противным вкусом во рту. Да, с пивом он вчера явно перебрал, а в довершение прочего был еще и связан — куда более основательно, чем Лемминкяйнен прошлой ночью. Только занимался рассвет; откуда-то снаружи доносилось металлическое звяканье — видимо, рабы уже приступили к работе по дому. Две кучи медвежьих шкур рядом с ним на полу представляли собой, очевидно, Бродского с Байярдом.

— Эй, ребята! — позвал он. — Что тут приключилось?

Храп под одной из куч утих, и возникла голова Бродского.

— Ну вот что, болван. Один раз тебя уже вырубили. И если ты немедля не заткнешься, получишь добавки!

Ши задохнулся от злобы. Судя по боли в голове, Бродский и впрямь здорово его приложил — не исключено, что и дубинкой. Чтобы не подвергнуться подобной экзекуции вторично, Ши предпочел смолчать, но он искренне не мог понять, почему все на него так взъелись — разве что Лемминкяйнен ухитрился наложить на него некие чары, пока он пытался заколдовать его самого. Наверняка так оно и вышло, решил Ши и, валяясь спеленутым на полу, принялся выдумывать ответное заклятие, сообразуясь с традициями Калевалы. За этим занятием его опять сморила дремота.

Пробудил его громовой хохот.

Уже совсем рассвело. Все обитатели дома столпились вокруг него, включая и Бельфебу с озабоченным выражением на лице, а хохотал не кто иной, как Лемминкяйнен, который буквально складывался пополам, икая от смеха. У Байярда был просто удивленный вид.

В конце концов хозяин дома отдышался настолько, чтобы выговорить:

— Тащи-ка мне воды бадью, Кюллики,— хо, хо, хо! — сейчас вернем мы сему сыну Охайолы облик должный!

Кюллики принесла затребованную бадью. Лемминкяйнен прошептал над ней какое-то заклинание и выплеснул ее содержимое прямо в физиономию Ши.

— Гарольд! — вскричала Бельфеба. Бросившись к распростертому на полу Ши, она принялась покрывать его мокрую и всклокоченную голову поцелуями.

— Извелась я от тревоги, когда не пришел ко мне ты ночью нынешней! Следовало догадаться мне, что угодил ты в некую ловушку!

— Развяжите меня,— буркнул Ши.— Это в каком смысле я к тебе не пришел? Как же, по-твоему, я во все это вляпался?

— Нет, только теперь я это поняла! — воскликнула девушка.— А тогда наружность у тебя была точь-в-точь как у Лемминкяйнена. Ужель испытать ты меня решил?

— Во-во,— поддакнул Бродский,— Извиняй, Ши, что шмякнул тебе по башке дубинкой, но откуда, к чертям собачьим, нам было знать?..

Ши потянул затекшие руки и поскреб щетинистый подбородок. Наконец-то до него дошло. Выходит, в результате собственного колдовства этой ночью он обрел точный облик Лемминкяйнена, а выяснилась ошибка только сейчас.

— Я хотел испробовать одно чародейство,— сказал он,— но, по-моему, что-то не срослось.

— Был ты истинным близнецом Лемминкяйнена великого,— подтвердил герой.— Знай же, о пришелец из Охайолы, что законы магические гласят: когда волшебные чары плетутся ошибочно, что угодно облик свой поменять способно! Впредь и не мысли с истинным знатоком равняться, покуда искусством магическим не овладеешь получше!