Марамак Квотчер - Второй Беличий Песок [СИ]

Мышиные сани были шириной менее шага, как и сама мышь — паровозик с двухсотлитровым котлом отличался малыми габаритами, за что собственно и заслужил погоняло. Перед топкой имелась скамейка, закрытая сверху навесом, где и усаживался пуханизатор — сидел на хвосте, образно цокая. За его спиной складировались дрова, так что повернувшись, грызь мог вытаскивать поленья и сувать в топку, почти не отрывая ушей от того, что творится спереди машины. Такая практика имела место на дальних трассах, но при езде по цокалищу любой грызь останавливал колымагу, набивал топку и потом ехал дальше — бережёного хвост бережёт.

Макузь как раз набил топку и стал крутить влапную вентилятор наддува, от которого огонь становился ещё сильнее; в топке гудело, отдаваясь от стального котла и не менее стальной трубы; из решётки, которая венчала трубу, валил густой белый дым. Решётка там была для того, чтобы исключить вылетание искр — попадая на раскалённые прутья, мелкие горящие частицы враз догорали. Грызю процесс нравился, потому как если слушать непредвзято, то довольно сложно поверить, что эта печка на лыжах способна сама двигаться — да ещё так, что пух догонишь. Поматывая ушами, Макузь знай себе пихал ещё поленьев.

К тому времени как он прогрел таки котёл, а это заняло килоцока четыре, если прибавить к этому время на наливание воды, подошли молодые пуши из учгнездовых — всмысле ещё более молодые, чем сам Макузь, который тоже в общем был ни разу не старый. Зато уже куда лучше шарил в паровиках, вслуху чего означенные пуши цокнули, а не покажет ли он, почём перья. Мышиные, в данном случае, перья.

Грызь был не против, и показал. Заодно он получил возможность поднять холол и ходить-туда сюда с цоканьем, как тетерев на току, пока слушающие продолжали подтаскивать дрова и пихать их в топку. В нулевую очередь он предостерёг их от того, чтобы повернувшись к топке хвостом, опалить пух на оном — так и до травм недалеко, если на ходу. Наконец вода скипела и пар начал свистеть через предохранительный клапан — теперь можно и. Грызь показал слушающим, на какую погрызень давить, чтобы эт-самое; пуши залезли на мышь с боков, и Макузь дал пару. Колесо с зубьями, придавленное к поверхности пружинами, начало вращаться, и машину потащило на лыжах. По снежной целине зимоход шёл из лап вон плохо, но совсем другое дело по дороге, а так и собирались.

— А ну-ка пуха! — цокал Макузь и тянул за тросик свистка, чтобы посторонились.

Свист был больше похож на писк, ну в конце концов на то она и мышь. Попискивая, зимоход добрался до дровяного склада, где в сани обрушились поленья, а потом Макузь потащился за искомым на станцию у реки. Любопытные отстали по дороге, подумав слышимо, что ездить с таким профессионалом без нужды — не особо стоит. Грызь натурально давно не держал в лапах рычагов, так что поначалу выписывал по дороге кренделя от кювета до кювета — но вскоре обвыкся и дело пошло. Машинка работала вполне себе годно, а дав полного пару на ровном участке, белкач цокнул бы что даже очень годно, судя по выдаваемой мощности. Тут в основном дело было в том, заморачивались ли ремонтники на компрессию в поршнях, или считали что есть поршень, и ладно — и такое зачастую случалосиха. Таким образом, искомые ходовые испытания были выполнены за килоцок, и более грызь за машину не волновался.

Главное чего он опасался, так это не поломки — в цокалище паровиков пухова туча, всегда найдётся кому дотащить обратно, тем более лёгкую мышь. Опасался он…

— ЭЭЙ ГРЫЗО!! — белкач, размахивая лапами, выбежал поперёк колеи, — Нужданужданужданужда!!

Макузь подзакатил глаза, но таки остановился и выслушал, почём перья. Перья представляли из себя кучу досок, которые собирались попасть на Шугайскую дорогу, участок двадцать два. Ладно, подумал белкач, вслуху предстоящего похода негоже разоряться на дрова — пусть хоть покроются. Закидав доски, пуши поехали в означенное место, что заняло килоцоков пять, включая выгрузку. Получив причитающиеся Единицы, Макузь цокнул и дал полного пару к станции — опять не вышло, на дороге он нагнал грызуниху, тащившую санки с тяжеленной бочкой. Грызь знал, что грызи ни у кого ничего не просят, даже у своих, так что раскидывать мозгами предстояло лично… Короче цокнуть, отвёз три бочки опять на другой конец цокалища. Дров, взятых в обрез, опять стало не хватать — попёрся на склад. Тут его опять поймали!

Макузь провёл лапой по морде, умылся снегом и потребовал Единиц за две топки — тобишь за сожжёные дрова и ещё столько же. Это не помогло, потому что рейсовый зимоход брал по полторы. Грызь цокнул, что хочет отсурковаться, а ему цокнули, что никто больше водить мышь не умеет. К удаче, возле мехсарая удалось отловить знакомого грызя, который не отказался подменить — так и упилил, хвостяра. Макузь зевнул во все резцы и пошёл в учгнездо: там как обычно, в той комнате где гнездилась зимой Фира, было немудрено отсурковаться. Не то чтобы никого не имелосёнок — напротив, в мороз в тёплой избе толклосиха полно пушей, но так как они занимались пинанием своих умов, то шума много не производили.

Фира сидела ровным счётом там же, где и последние пять лет, и шила лаповицы. Насчёт лаповиц нельзя цокнуть, что те же самые — за это время она нашила воистину пухову тучу всяких предметов, да и лаповицы различались в широком ассортименте. Белка прицокнула, услыхав Макузя.

— Макузь-пуш, кло! Что-то не слыхать тебя давно.

— Возня, Фира-пуш, — кивнул ушами тот, — Рад слышать тебя. Как песок?

— Сыпется, — хихикнула грызуниха, и ещё доцокнула слов сто, конкретизируя.

— О, что это! — показал на изделие Макузь, — Вроде как лаповица, или?

— Ну, это да, — цокнула Фира, достав пару, — Делается как перча, только без пальцев. Работать удобно, но холодно. Вот чтобы пальцы не морозить, поверх ещё карман, навроде лаповицы — рраз!

— Опушненно, — мотнул ушами белкач.

Перекинувшись таким образом тысячей цоков с белкой, он открыл дверь шкафа, так чтобы она закрывала от окна маленький сурящик в углу, и устроился там. Ящик позволял только полулежать — ну или свернуться в клубок, если получится, а сверху висела полка, набитая книгами. У окна, на том самом стуле где сам Макузь читал про тар и вообще всё то, что он читал, сидел какой-то другой грызь, и тоже читал — потому что надо где-то устроиться, впух, а где ещё если не в учгнезде, которое для того и. Чувствуя знакомый запах старой бумаги и дерева, вперемешку с фириным клохом, из которого та шила, белкач растянул улыбку до ушей и задремал под мерный лай животного за окном.

Фира собственно и растолкала его, когда на дворе уже уселась уверенная ночь; в комнатушке несло грибным супом.

— Похлебай! — показала на горшок грызуниха, — Свеженький.