Елена Ахметова - Паргелий [СИ]

— Трусишь? — подначил ищейка.

— Трушу, — честно призналась я и пошла переодеваться заново.

Расселина оправдывала свое название: самый низинный район Нальмы, всего две улицы — очень узкие, шумные и откровенно грязные, несмотря на горные ручьи, жизнерадостно журчащие вдоль дорог. Уже к середине Впалого квартала журчанье становилось отнюдь не таким жизнерадостным, а к концу, где пестрел и вонял несанкционированный базар, и вовсе превращалось в характерное бульканье. Ирейцев навстречу практически не попадалось, все сплошь конопатые павеллийцы да серые, будто вечно запыленные, хелльцы. Мне казалось, что в Расселине темно, но они щурились, как от непривычно яркого света, и сильно пахли солнцезащитным кремом, практически перебивая амбре от скотных рядов.

Я распустила тюрбан и замотала его заново, пропустив полосу ткани поперек лица. Дышать стало легче, но ненамного: овощные ряды благоухали ничуть не меньше скотных, а к выкрикам торговцев добавился навязчивый мушиный гул.

Столица резко потеряла изрядную долю своего очарования, но я продолжала упорно протискиваться в дальние ряды, стараясь не обращать внимания на трясущиеся коленки. Рино проводил меня только до лестниц в Расселину, не рискуя мелькать своей приметной физиономией, и теперь идти было еще страшнее.

Но это — ниточка, ведущая к Дарине. А значит, я пробьюсь, чего бы мне это ни стоило.

По дороге меня дважды попытались обворовать, но обнаружили только прискорбное отсутствие наличности и украшений. Ищейка оказался опаснее всех карманников, вместе взятых, и без разговоров отобрал у меня кошель еще во дворце, позволив оставить себе только пару медяков на сладости. Мелочь, естественно, до Расселины попросту не добралась, потому как по дороге мы наткнулись на кондитерскую лавку, в глубине которой виднелась витрина с мороженым.

Поэтому всерьез я возмутилась, только когда милейшие местные жители окружили и попытались спереть меня саму. Тут уже пришлось помолиться, чтобы среди них не оказалось заговорщиков, и на мужицкий манер рвануть куртку на груди, открывая новую беленькую рубашку с кокетливо ослабленной шнуровкой.

Я могла собой гордиться: вид аккуратного женского декольте еще никогда не был так внушителен и угрожающ. Потенциальные похитители, начавшие было предвкушающе ухмыляться, заметно струхнули, а двое так вообще сходу изобразили жест Равновесия, вынудив ответить тем же. Круг почтительно расширился, и вперед выступил небритый детина в потасканном черном мундире, явно пародирующем придворную униформу.

— Прошу прощения, мы не ожидали встретить здесь посланницу Равновесия, — на удивление хорошо поставленным голосом сказал он. — Жрицы крайне редко покидают свой Храм.

Я скупо кивнула, стараясь не подать виду, как сильно перетрухнула, и спрятала под курткой вышитую на рубашке пентаграмму. Будь моя воля, тоже не покидала бы Храм, но кто ж меня спрашивал-то?

— Ищешь кого-то? — спросил детина.

Подняла взгляд и усмехнулась. Какие все услужливые, когда припечет!

— Хочу навестить дядюшку, — выдала я кодовую фразу. Согласно инструкциям Рино, ее следовало сказать толстой лавочнице, торгующей курительными трубками и смесями, но, наверное, эти ребята тоже точно знают, где искать дядюшку и как бы его навестить, пока он не смылся, сопоставив слухи о посланнице Равновесия во дворце и пойманную на базаре жрицу.

Потенциальный похититель нахмурился и почесал щетину, не спеша радовать «родственника» новой племянницей. Я обреченно вздохнула.

— Бронхи, — коротко сказала я, ткнув ему в грудь. — Камень в почке, — бесцеремонно указала на стоящего за мной разбойника, не видя, но вполне отчетливо чувствуя кальциевый сгусточек там, где его быть не должно. — Этот, — тыкнула пальцем в немолодого мужчину справа, — или начнет есть нормально, или заработает язву в течение нескольких месяцев. Остальные пока в норме.

Похититель немедленно закашлялся, и его подельники обеспокоенно запереглядывались, не решаясь говорить за главаря, но уже во всей красе ощущая, как им всем позарез нужна помощь посланницы Равновесия — причем здоровым в том числе.

Я потеребила шнуровку на куртке и широко улыбнулась.

Похоже, Горин и впрямь ужасно не любил терять деньги. Я едва успела извлечь камень из отчаянно вопящего разбойника (ухитрился переорать весь базар разом, всем бы такую глотку), как к пустующей лавке, где я расчертила еще одну пентаграмму прямо на земле, подбежал взъерошенный мальчишка и оповестил, что его дядюшка уже заждался. Счастливо излеченный похититель все еще стонал и корчился, не в силах подняться и натянуть штаны, так что я молча кивнула на него главарю — приглядите, мол, — получила в ответ такой же деловитый кивок и отправилась следом за посланцем, стараясь отогнать непрошенную мысль о том, что сработаться с тем же принцем было значительно труднее.

Разумеется, выдавать, где все-таки искать дядюшку, мне никто не собирался. Мальчишка вывел меня в начало Впалого квартала, к приземистому каменному зданию трактира, возле которого горный ручеек разветвлялся сразу на три, вынудив заведение обзавестись невысокими, чрезвычайно колоритными ажурными мостиками. Над самым широким красовалась яркая вывеска: «Бегущая вода» — видимо, владелец предпочитал издалека предупредить нечистую силу, что с обслуживанием у нее будут проблемы.

Я себя считала силой вполне себе отмытой, но на мостик ступила не без внутреннего трепета, правда, по несколько другому поводу: первоначально он задумывался отнюдь не ажурным, но время и посетители внесли свои коррективы, и теперь ручей было бы спокойнее перепрыгнуть, а не перейти.

Зато внутри оказалось неожиданно светло и чисто, а уж запах жаркого сразил наповал, так что восторг по этому поводу выразила даже не я сама, а мой желудок. Дядюшка Горин ждал меня за массивным деревянным столом ближе к стойке, чуть на отшибе от остальных посетителей. Место, по всей видимости, было насиженное: на свободные стулья никто не рисковал покушаться, хотя все остальные уже были заняты, а навстречу мне вышел разочарованный парнишка, не нашедший, где присесть.

— Здравствуйте, — вежливо сказала я, стараясь не пялиться во все глаза. Получалось не очень.

Его все называли дядюшкой, и я подсознательно ожидала увидеть слегка обрюзгшего, седого мужика изрядно в летах. А за столом обнаружился подтянутый парень немногим старше Рино, такой же темноволосый и смуглый — и с очень, очень неприятным темным взглядом, за милю выдававшим в нем человека с не слишком чистой совестью и железными нервами.

— Ну, здравствуй.

Улыбка у него была тоже неприятная, кривая и неискренняя. Впрочем, подозреваю, я тоже не ангельски чарующую гримаску выдала.