Александр Рудазов - Призрак

— Пару лет назад…

— А сами вы… давно здесь?

— Не знаю. День… два… неделю?.. Я сбился… не уверен… Тут так… это ведь ад, да? Я в аду?

— Нет, не совсем… а вы как сами умерли-то?

— Да так же почти, — криво усмехнулся мужик. — Трамвай меня сбил. Зазевался я. Как будто ослеп на секунду — и вот уже здесь. Карма. Судьба. Не уйдешь от судьбы-то… Вселенная — она все видит…

Данилюк задумался. Ситуация, в общем, ясная. Совершил нечаянное убийство и был наказан легче, чем ожидал. Сам себя в итоге простить так и не смог, долго мучился угрызениями совести, а когда тоже погиб в ДТП — уверился, что это ему кара свыше.

В итоге завяз в четвертом круге и сам себе сотворил миниатюрный ад.

К тому же история этого типа показалась Данилюку странно знакомой. Да и сам он какой-то знакомый. Не может ли быть так, что…

— А где у вас дело происходило? — спросил Данилюк. — Не в Самаре ли?

— В ней. А вы откуда знаете?

— На перекрестке Ново-Вокзальной и Карла Маркса?

— Там. Вы… вы здесь, чтобы меня судить?.. Этот… как его… ну этот-то, с волчьей головой… который взвешивал еще… чтоб тебя, помнил же…

— Не понимаю, о чем вы говорите, — покачал головой Данилюк. — Я не судить вас здесь. Я… а вы меня не помните?

— М-м… нет, — пристально глянул на него мужик. — Не помню, простите. А должен?

— Да нет, конечно, вы меня видели недолго и… не в лучшей форме.

— А-а-а!.. — вдруг выпучил глаза мужик. — Это же вы!.. вы!.. А!.. А!.. я-а-а…

Данилюк терпеливо ждал, пока он оправится. Эмоции понятны — мало кто останется спокоен, встретив того, кого убил.

Сам Данилюк, правда, сохранял хладнокровие. Раньше, может, он тоже бы взволновался, увидев своего нечаянного убийцу, но теперь… он уже давно не переживал. Два года уже как мертв, два года уже как призрак.

Привык.

— Я не злюсь, — наконец сказал он. — Нет, конечно, вы могли бы и аккуратнее водить… но я не злюсь. Не собираюсь мстить или что-то в этом роде. Вас зовут-то как?

— Ге… Геннадием. Геннадий Ефимович.

— Приятно. А я…

— Алексей, — перебил Геннадий. — Вы Алексей, я помню. Вы… правда… не в обиде?

— Ну не то чтобы совсем не в обиде, конечно, — хмыкнул Данилюк. — Но мы все равно уже оба мертвы. Тут уж не до взаимных счетов.

— А… меня… здесь… накажут… ну… как-нибудь?.. — запинаясь на каждом слове, спросил Геннадий. — Или… вот это… было… то, что было… там, с трамваем… оно мне зачлось, или как? Это… карма была, да? Наказание мне?

— Я не знаю, существует ли такая штука, как карма, — задумчиво ответил Данилюк. — Конечно, я тут сам не так уж и давно, о многих нюансах пока еще не в курсе. Может, и карма. Но думаю, просто несчастный случай. Или вы сами… под колеса шагнули…

— Да я бы ни за что!.. Я же не самоубийца!..

— Я не настаиваю. Просто подсознание — оно и не такие шутки шутит. Неважно. Как бы там ни было, раз вы здесь, а не в Аду, значит убийство… меня, вам зачли как несчастный случай. Где-то там посчитали, что раз не было намерения, то грех простительный. А наказание… вы его себе сами отлично обеспечили. Большего не требуется.

— Уф… но все равно… как-то оно… я же все равно… я же вас убил… — жалобно глянул Геннадий.

— А я вас прощаю, — спокойно сказал Данилюк.

Плечи Геннадия резко опустились. На глазах выступили слезы. А носящиеся вокруг машины начали таять, растворяться. Несколько секунд — и перекресток стал тих и пустынен.

— Пойдемте, — опустился на землю Данилюк. — Я провожу вас в Город.

Шеф как будто и вовсе не смотрел на Данилюка. Читал себе какую-то бумагу, пока тот переминался перед столом. Гадал, зачем его вызвали в кабинет директора.

Хотя как директора… У Доменико Кабрини есть какая-то официальная должность, но звучит она так длинно и заковыристо, что все в управлении называют его просто шефом.

В Чистилище Данилюк еще не встречал духов старше фра Доменико. Он жил и умер во Флоренции четырнадцатого века. Причем полагалось ему вовсе не Чистилище, а Рай, но он отказался. Стал тоже чем-то вроде бодхисатвы, добровольно взвалил на себя эти обязанности, быстро получил несколько повышений — и вот уже третье столетие возглавляет отдел инспекции.

— Итак, вы благополучно закрыли дело Геннадия Старовойтова, — наконец поднял глаза шеф. — Недурно сработали, Алессио. Есть за что похвалить.

— Спасибо. А… это ведь было не случайностью — что он достался именно мне?

— Ну разумеется нет. Считайте, что это было вам персональным испытанием. Экзаменом. Я давно уже к вам приглядываюсь. Возникло тут, знаете, такое мнение, что вам можно и более интересные задачки поручать. Вы как насчет этого, Алессио?

— Любопытное предложение, — кивнул Данилюк. — Так что же, прошел я экзамен?

— Успешно прошли. Простить своего убийцу — это, знаете, многого стоит.

— Ну не знаю, — усомнился Данилюк. — Может, я просто слабохарактерный?

— Слабохарактерный на словах бы простил, а внутри все едино злобу таил бы. А у вас не так, — указал пальцем куда-то на темя Данилюка шеф. — Я вижу. Вы его и в самом деле простили.

— Ну это-то да, но… он же и в самом деле нечаянно.

— Это безусловно. Если б он нарочно, тут бы сложней было, конечно. Но такого мы от вас и не требуем. Пока что.

— Пока что?

— Пока что, — повторил шеф. — Дальше видно будет.

— А зачем меня вообще так проверяли?

— Ну как зачем? Мы ж тут, знаете, не картошку окучиваем. У нас Чистилище, мы с людьми работаем. За добро вознаграждаем добром, за зло — справедливостью. Но справедливостью, а не местью. Ненавидеть своих клиентов мы не должны, пусть они хоть страшнейшие грешники на белом свете.

— Ну, некоторых все-таки очень сложно… любить, — дипломатично заметил Данилюк.

— Это безусловно. Любить доброго, милого и симпатичного — дело нехитрое. Был вот такой скверный человечек, Гитлер Адольф, так даже он жену свою любил. Или животное неразумное взять — собачку коли гладишь, так она хвостом виляет, любит тебя. А ногой ей наподдашь — так завизжит и цапнет. А ты вот полюби того, кто тебя ненавидит. Вот это непросто, это мало кому удается.

— Я, боюсь, не настолько… хороший человек, — виновато сказал Данилюк.

— Да любить-то мы вас и не заставляем. У нас и не Рай все-таки, мы не по этой части. Мы — Чистилище, мы для того здесь, чтоб каждому по справедливости дадено было. Кого в Рай, а кого и в Ад — но главное, чтоб не перепутать. Чтоб объективно все было. Вот ваш убийца — он как, по-вашему, ада заслуживает ли?

— Нет, — без раздумий ответил Данилюк. — Он хороший человек, это видно. Хотя и невнимательный на дороге.

— Вот этого мы от вас и ждем, — довольно скрестил руки на животе шеф. — Объективности. Объективности даже по отношению к своему убийце. Подходите вы нам, Алессио. Данной мне властью я повышаю вас до инспектора-изыскателя и объявляю освобожденным духом.