Анастасия Миллюр - Сбежать от судьбы или верните нам прошлого ректора! (СИ)

– Ари? – услышала я.

Подняла ошалелые глаза.

– Ари, – он присел передо мной и спросил: – Это правда, ты помолвлена?!

В носу запершило, а глаза начало жечь. Хотелось крикнуть на весь мир: «Нет! Это не считается!». Но я понимала, что это бесполезно. Хмырь бы побрал эти магические контракты!

– Ари? Что такое? Скажи мне, – настойчиво и вместе с тем невероятно нежно спрашивал он.

Последней каплей стало то, как он нежно коснулся моей щеки. Я всхлипнула. Ком в горле разрастался.

– Да, – выдавила я и встретилась с серьезным и внимательным взглядом.

Что-то горячее потекло по щекам. Хотелось кричать, пинаться, бить все вокруг от безысходности. Как же так?!

– Да! – крикнула я. – Помолвлена! Помолвлена!

И разрыдалась. Аморт поднял меня на руки и прижал к груди. Я цеплялась за него рукой и не могла успокоиться. Это конец! Весь наш тщательно разработанный с бабушкой план пошел псу под хвост! Прощай, свобода!

– Тише, тише, девочка моя, – он поцеловал меня в макушку, от этого я разрыдалась еще сильнее.

Теперь я не смогу быть с этим вредным амортом, и все из-за меня же самой!

Когда я немного успокоилась, он обнял мое лицо ладонями, большими пальцами стер слезы и прошептал:

– Объяснишь?

– Моей семье предложили очень выгодный брачный контракт, который они, разумеется, подписали, а я не согласна... была. А теперь подтвердила то, что действительно являюсь невестой, контракт вступил в силу, и я обязана выйти замуж.

Невероятным усилием загнала слезы назад. Хватит, поплакала уже, у ректора вон вся рубашка мокрая.

– Ты ведь совершеннолетняя, никто не вправе вынуждать тебя выходить замуж. Ты так хорошо подкована в знании законов, не может быть, чтобы ты забыла такую ерунду.

Прикусила губу.

– Я несовершеннолетняя.

– Что?! – спросил аморт.

– Мне восемнадцать, – тихо сказала я.

– Этого не может быть, – пробормотал он. – Я проверял.

Еще бы, все мои фальшивые документы были в полном порядке.

Мозг отказывался воспринимать происходящее, все это происходит будто не со мной. Пожала плечами. Он посмотрел на меня.

– Ари, только не волнуйся, хорошо? Я не дам тебе выйти замуж ни за кого, кроме меня.

Удивленно смотрю на него.

– А вдруг я против?! – возмутилась вполне обоснованно.

– А меня это не волнует. Это моя компенсация за порчу тобой моих нервов!

И, несмотря на весь прямо-таки трагизм ситуации, я рассмеялась, а потом помрачнела. Сережки снова заискрились. Вздохнула.

– Вряд ли у тебя что-то получится, ты просто не знаешь моих родителей.

Он прищурил глаза, и хотел было возразить.

– Молчи! – приказала я, и прижала палец к его губам.

Понимала, что как бы он ни хотел, и как бы не желала того я, свадьбу не отменить. И возможно это последний раз, когда вижу его, ведь неизвестно разрешит ли мне муж учиться в академии, а даже если и разрешит, я не смогу быть с этим хвостатым амортом.

Заменила палец губами, целуя его так, чтобы выразить все только-только осознаваемые мной чувства, он ответил не менее страстно. Вновь искрят сережки, я отрываюсь от него, отхожу, он тоже поднимается, встает напротив меня, а потом вдруг спрашивает:

– Твое имя-то хоть Арамира?

Слегка усмехаюсь и отвечаю:

– Почти.

Смотрю на него. Он встречает мой взгляд, а затем решительно говорит:

– Я не сдамся, Ари. Никому тебя не отдам.

Печально улыбаюсь, закрываю глаза.

– Прощай, – говорю и нажимаю на камушки в сережках.

Меня закручивает в вихре портала. Открываю глаза. Знакомая до отвращения холодная обстановка нашего городского дома. Мраморный пол, колоны, лестница на второй этаж, красивые окна во всю стену.

Чинно входит мама. Смотрит на меня, делает неполный реверанс и говорит:

– Добро пожаловать, Аралимираин.

Ненавижу этот дом! Ненавижу это имя! Ненавижу! Оглядываюсь и ехидно говорю:

– Здрасте, герцогиня.

Прекрасная белокурая голубоглазая богиня смотрела на меня с холодным отчуждение, будто я не её родная дочь, а так, таракан какой-то.

– Что за вид? – спросила она, оглядывая мою одежду.

На ее лице не отразилось ни единой эмоции, вот что значит «ледяная статуя».

– Я была в душе, – пожала я плечами.

– Почему халат мужской?

– В душе была, – повторила я. – У друга.

На лице дорогой маменьки промелькнули отголоски эмоций.

– Я надеюсь, ты все еще невинна, – холодно заметила она.

Усмехнулась. Внутри все дрожало от сдерживаемой злости.

– Не боись, маман, я блудила крайне осторожно.

Ее поведение прямо-таки выводило меня из себя, я и так переживала насчет замужества... Вообще было очень сложно вновь не вдарится в истерику.

– Следи за речью, Аралимираин!

– Ага, – небрежно кивнула я.

Тут случилось новое явление. В зал медленно, держа подбородок высоко поднятым, вплыли две мои сестры, которые были близняшками. Светловолосые, высокие молодые женщины с овальными лицами, прямыми классическими носами, пухлыми губами, высокими скулами и пронзительно-синими глазами. Вплыли и остановились. Сперва их взгляд прошелся по моей одежде, по моим волосам, лицу, скривив свои хорошенькие мордашки, они чуть кивнули и сказали:

– Здравствуй, дорогая сестра.

– Ди, Бил, – усмехнулась я. – Как я рада вас видеть!

Мне доставляло несказанное удовольствие произносить их имена именно в такой последовательности. Ди, Бил... просто музыка для моих ушей. И о чем думали родители, называя их Димириана и Билариса? Наверное, не о том, что через несколько лет у них родится такая неправильная дочь, как я.

– Мы тоже, – их физиономии скисли, имена с моей легкой руки переделанные просто в дебила, им не нравились. От чего? Да что с них, кукол расфуфыренных взять...

– А где ваши мужья? Или вы сегодня их не выгуливаете? – ехидно спросила я.

Пухлый ротик Ди чуть приоткрылся, а Бил холодно сказала:

– Они не домашние животные.

– Да? – очень натурально удивилась я. – Просто все эти: «Ой, я своему такой галстук купила!», «Ой, я своему кашу на молоке не даю у него прыщи на... ну ты понимаешь... выступают!», «Ой, я своему купила расческу, буду сама его причесывать!», «Ой, я купила шампунь, специально для него!», «Ой, я своего, наконец-то, в свет вывела!» – наталкивали меня на мысль или о собачке или о ребенке, а так, как вашими детьми они не могут быть чисто по определению, то...

– Аралимираин! – повысила тон мама.

Вот интересно, у нее язык не ломается, когда она мое имя произносит? Это что такая изощренная месть? Слу-ушайте, а может у меня характер вредный, потому что я в детстве была обижена на весь свет за такое имечко? Помню, как пыталась его выговорить, имен пятьдесят новых придумала, пока научилась его произносить!