Андрей Чернецов - Чародей фараона

В другом углу кухни находилась ванна, правда, столь миниатюрная, что принимать ее можно было только в сидячем положении.

«И это неплохо», — рассудил новоявленный домовладелец и вернулся в центральную комнату.

Сначала сунул нос в посуду, захламлявшую стол. В одном из горшков оказалась вполне съедобная на вид и совсем неплохо пахнущая каша, сваренная, скорее всего, вчера.

Ячневая, определил Данька, мучимый почти гамлетовским вопросом: «Съесть или не съесть?» Он понимал, что это, в принципе, равнозначно классическому: «Быть или не быть?» Питаться в любом случае чем-то нужно. Однако можно съесть и выжить и в то же время, если его организм окажется неспособным принимать иновременную пищу, можно с такой же легкостью отбросить копыта.

— Что решим? — подмигнул Данила черной базальтовой фигурке птицеголового Тота, стоявшей на специальной полочке в углу комнаты. — Будем дегустировать или помрем с голодухи?

Древнеегипетский бог мудрости, покровитель писцов и чародеев, даже не повернул в сторону человека свой длинный журавлиный нос. Дескать, решай сам. Юноша счел молчание знаком согласия и запустил руку в горшок. Ложки поблизости не наблюдалось.

Каша была очень даже недурной на вкус. Как видно, варил знаток кулинарного дела. Сам Данька при всей своей учености был неспособен на такой подвиг. У них дома кухней заведовала бабушка, мамина мама.

«Изумительно! — пришла в бурный восторг Анюта, впервые отведав знаменитых бабулиных расстегаев, и тут же заканючила: — Ангелина Сергеевна, миленькая, возьмите на выучку. А то после вашей стряпни моему Данилушке никакие разносолы в рот не полезут!» — «Ну-ну!» — только и ответила тогда бабушка, которой не очень понравилось то, что эта бойкая девица столь безапелляционно именует ее драгоценного внука своим. Правда, вскоре обе дамы поладили. И не последнюю роль здесь сыграла их обоюдная страсть к кулинарии. Ангелина Сергеевна с удивлением обнаружила, что шустрая провинциалочка знает бездну старинных русских рецептов, которые не были зафиксированы ни в одной поваренной книге. И это растопило сердце бабушки, давно махнувшей рукой на неспособную к «настоящему женскому делу» дочку профессора и уже не чаявшей передать по наследству семейные кухонные тайны.

На завтра был назначен торжественный экзамен, где Нюшка должна была показать все то, чему выучилась за последние полгода. Ей предстояло приготовить праздничный семейный ужин по случаю защиты Данькой диплома…

«Где они теперь? — загрустил парень, доедая кашу. — Наверное, уже всю московскую милицию на уши поставили».

Чтобы отвлечься, он решил перемыть посуду. Благо, вода под рукой имелась. Два деревянных ведра были наполнены чистой, чуть теплой водой.

Не без трепета выполнял Даня этот обыденный ритуал, от которого дома, как правило, всеми правдами и неправдами отлынивал. Еще бы! Собственноручно мыть египетскую керамику эпохи Древнего царства. Целую, целехонькую, как будто вчера сошедшую с гончарного круга. Впрочем, может быть, и впрямь вчера.

Любовно расставив посуду сушиться на столе, юноша занялся гардеробом. Вся одежда Джеди помещалась в большом деревянном ларе, расписанном сиенами охоты на гиппопотама. Здесь было несколько чистых, таких же, как и у Каи, гофрированных передников и две или три тонких льняных рубахи до пят. На самом дне сундука обнаружились пара новых кожаных сандалий, широкое ожерелье-нагрудник из бронзовой проволоки, украшенной перегородчатой эмалью, и пара наручных бронзовых же браслетов. Изучив содержимое «платьевого шкафа», Данька пришел к заключению, что Джеди был не из совсем бедных. Скорее всего, относился к классу свободных неджесов — землепашцев.

Судя по нескольким листам папируса, найденным Горовым в доме, его «двойник» только недавно начал постигать искусство письма. Начертание иероглифов было нетвердым. Часто повторялись одни и те же слова: дом, хлеб, гробница, вода, земля, солнце. Очевидно, это были прописи с домашними заданиями. Сам Даниил Сергеевич считался у себя в университете настоящим мастером по части практической иероглифики. Даже академик Еременко завидовал той бойкости, с которой его любимый ученик пользовался древнеегипетскими письменами.

«Пригодится. Насколько мне помнится, в Та-Мери грамотные люди были в почете».

Подметя пол, хозяйственный Данька решил заодно вытряхнуть сплетенные из стеблей папируса циновки. Сгреб их в охапку, зажмурился и, энергично пнув дверь ногой, вышел вон.

Это были первые шаги, сделанные россиянином из XXІ века по земле Древнего Египта XXVIІ века до Рождества Христова.

Он почувствовал себя Нейлом Армстронгом, впервые ступившим на лунную поверхность, или Казимиром Абдуллаевым, поднимающим флаг на Марсе. Впору было начать распевать гимн.

С замирающим сердцем приоткрыл сначала один, потом второй глаз. Вокруг сгущались сумерки, и не было видно ни души.

Оглянулся на оставшийся за спиной дом и обнаружил, что тот был «полутораэтажным», сложенным из кирпича-сырца. Над первым этажом возвышалось невысокое чердачное помещение.

Двор был огорожен глинобитным забором, Достигающим Даньке до груди. На этом небольшом клочке земли росли две финиковые пальмы и пара чахлых кустов. Закончив осмотр «поместья», молодой человек убедился в правильности своих первоначальных предположений. Дом действительно принадлежал семье свободных землепашцев — неджесов. Возможно, он достался Джеди по наследству от родителей. По крайней мере, следов присутствия кого-либо еще, кроме «младшего помощника писца его высочества», в доме не обнаружилось.

И все же кто-то сварил парню вкусную кашу, кто-то с любовью разбил во дворе клумбу и ухаживал за цветами.

Кто? Разве что сам Джеди не гнушался девчоночьих занятий.

«Поживем — увидим».

Представьте себе, что вы оказались там, где мечтали побывать всю жизнь. Неужели вас не потянуло бы тут же ринуться все разглядывать и осматривать? Правильно, потянуло бы.

Вот и Данька не смог подавить в себе здорового любопытства историка. Как человек рациональный и трезвомыслящий, он понимал, что, выйдя за ограду дома, подвергнет собственную жизнь многочисленным опасностям. Но возраст, но непоседливый характер не давали ему усидеть на месте. Не все ли равно, когда он выйдет за пределы своей шаткой, ненадежной крепости?

«Чему быть, того не миновать», — понадеялся парень на русский авось.

О проблеме хроноклазма, когда любое его действие может нарушить пространственно-временной континуум, Данька впопыхах напрочь забыл. А если бы и вспомнил, то какая теперь разница: нарушит не нарушит, изменится ли грядущее или нет? Он-то находится здесь и сейчас. А что там будет — это уже не его заботы.