Владимир Федоров - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

— Я не его имею в виду.

— Да. — Кивнул головой Отец. — Передай, что я ее по-прежнему люблю. Что я ее любил всегда, даже когда не знал ее. Что я ее люблю больше всех на свете. Что я ее буду любить даже тогда, когда ее сотрут из мой жизни навсегда.

— Много слов. — Сказал Декс.

— Ты сам напросился. — Съязвил Отец.

— Я постараюсь запомнить. Только не обещаю, что твою речь она услышит дословно.

— Да, еще… передай моему сыну, когда он подрастет. Что я его тоже бесконечно люблю, хоть и ни разу его не видел и похоже, что никогда больше не увижу. Передай, что он и его мать— два самых дорогих человечка в моей жизни. Что я их буду любить, даже когда умру.

На глаза навернулись слезы. Стало трудно говорить, поэтому Отец отвернулся к стене, делая вид, что у него возникло срочное дело рассмотреть все трещинки пластиковой стены. Он украдкой смахнул две капли влаги, которые предательски появились на ресницах. Он не должен показывать свои слабости. Он здесь в последний раз, и не хочется, чтобы его запомнили размазней.

— Отец. — Позвал странника федерал. — Пора.

— Брата еще не вывозили. — Отмахнулся рукой Отец.

— Его выходом уже вывезли. Он на корабле. — Возразил Поспелов. — Пошли.

Отец обернулся, стараясь дышать ровно, чтобы его друзья не видели его расстройство. Он очень надеялся, что Веганская рептилия и Поспелов не обратят внимание на мокрые ресницы. Поспелов рукой показал на выход.

Странник бросил последний взгляд на Дексаметазона, который сидел на своем хвосте, бросил взгляд на казенные стены и пол белого пластика. Он их видел в последний раз, махнул рукой и скрылся в черной пелене выхода.

На корабле, который должен был отвести Отца к тому месту, где когда-то была Земля много веков назад, Отец увидел брата, который по-прежнему находился в своем боксе, окруженном бронированным толстым прозрачным стеклом. Усыпальница брата висела в воздухе на антигравитационной платформе. Вокруг него суетилось несколько врачей, следя за показателями мониторов. Брат спал. Ничего, спящая красавица, скоро и ты проснешься, думал Отец. Скоро все мы проснемся.

Поспелов отвел странника к мужику, облаченному, как и все врачи, в белый комбинезон.

— Вот этот. — Федерал грубо ткнул Отца в живот.

— Вовик, поаккуратнее. Ты во мне дырку сделаешь. — Возмутился Отец такому бесцеремонному обращению.

— А! Значит это и есть тот самый неугомонный Отец? — Спросил мужик.

— Было бы у меня время, я бы тебя воочию заставил убедиться, что я— не подделка. — Сверкнул очами Отец.

— Ух, какой серьезный. — Засмеялся мужик.

— Что тебе от меня нужно?

— Если вашему величеству не придет в голову другая мысль, я поставлен здесь, чтобы стереть твою память. — Сказал мужик с иронией в голосе.

— Валяй. — Согласился Отец. — Куда мне сесть, чтобы ты отрезал мне голову?

— Что? Даже не будет революций? Просто давай? — Усмехнулся мужик.

— У меня дикция плохая, или здесь ветер? А, быть может, у тебя пробки в ушах или шум в голове? Сказано: давай. Это не может значит ничего другого, кроме как давай.

— Это точно тот самый Отец. — Кивнул головой мужик.

— Чего ты ждешь? — Рявкнул Отец.

Мужик, облаченный в белый комбинезон, с эмблемой медицинской службы, пришитой к правому плечу, пожал плечами.

— Следуй за мной. — Сказал он и последовал в медицинский отсек за стеклянными дверями.

Он провел Отца к креслу, стоящему в центре комнаты, пристегнул жесткими ремнями руки к подлокотникам, зафиксировал ноги и принялся устанавливать датчики на голову. Отец не мог вспомнить, чтобы на корабле он видел этот медицинский отсек. Скорее всего, этот корабль был другой, не тот, на котором его забирали в первый раз, не тот, на котором он ездил за шлюпом.

За стеклом стоял Поспелов, скрестив на груди руки и, подражая римским императорам, подняв высоко голову. Отец кивнул своему другу, мол, все нормально, прощай, дорогой друг. Увидимся ли вновь? Поспелов в ответ тоже кивнул.

— Отец, у тебя будет последнее желание? — Спросил мужик, надевая поверх датчиков на голову шлем, вроде тех, которыми пользовались оперативники глобальной базы данных.

— Это что, казнь? — спросил Отец.

— Почти. Быть может, даже хуже. Человек это то, что он помнит. Сейчас я у тебя сотру твою память. Так что это— маленькая казнь. — Усмехнулся мужик.

— Тогда спляши «Лезгинку». — Попросил Отец.

— Не умею.

— Тогда спой гимн лесбиянок. — Попросил Отец.

— У меня нет голоса.

— Тогда дай мне выпить водки для храбрости.

— Не имею полномочий.

— Слушай, мужик, если ты ничего не умеешь и ничего не можешь, тогда просто сотри мне память и отправь меня домой. Хорошо?

— Значит, не будет последних желаний? — Спросил мужик, завершая установку шлема и синхронизируя его с компьютером.

— Будут. — Сказал спокойно Отец.

— Ну, говори скорее. У тебя мало времени.

— Спляши «Лезгинку». — Попросил Отец.

— Не умею. — Покачал головой мужик в белом комбинезоне.

— Тогда пошел ты…

— Ну, что ж, Отец. Прощай…

Горло сдавил слепой ужас, было тяжело дышать, на глаза наворачивались слезы. Отец пригляделся: действительно, тела и следов крови не было. Тогда он прошел по следам колес, которые еще были видны на земле, как слепые свидетели накануне развернувшейся драмы. Следы вывели на дорогу. Полос торможения не было, небольшой поворот до мостка говорил о том, что машина была управляема до последнего момента. Тогда где же тело? Но может, он все-таки успел выпрыгнуть в момент аварии? Отец окинул взглядом злосчастную сосну и свернул в бор. Попытка— не пытка. Пришла мысль поискать брата между сосен. Воображение рисовало ужасные картины, как брат с поломанными ногами лежит под сосной, истекая кровью. Отец шел быстро, он хотел оторваться от Лелика, в эти минуты ему не хотелось никого видеть, и тем более выслушивать соболезнования или глупые утешительные речи. Под ногами скрипела опавшая желтая хвоя, сзади стихли звуки шагов.

Лелик, оставшись один, еще немного покружил между деревьев и вернулся к машине.

Прошел час, другой. Лелик жал на клаксон, сколько позволяли барабанные перепонки, бродил по бору и все больше распалялся на предмет Отца. Ему стало ясно, откуда берутся такие люди. Лелик помянул недобрым словом его предков и соседей. Почему-то даже кот Отца вызывал у Лелика жуткое негодование.

Лес темнел, не было слышно уже ничего кроме шелеста хвои под ногами, давно уже стихли гудки и шорох шин мчавшихся по трассе автомобилей. Отец искал брата, прислушиваясь к дыханию осеннего леса, в надежде услышать стоны покалеченного родственника. Иногда казалось, что кто-то зовет его на помощь, тогда Отец без оглядки бежал в сторону, откуда доносились стоны. Брата не было, лишь осенний бродяга ветер нехотя играл в вершинах угрюмых сосен.