Владимир Федоров - Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

— Басмач, насыпай, — кивнул на бутылку Бочкарев, — ты у нас сегодня центрфорвард.

Басмач аккуратно налил по рюмкам, получилось достаточно ровно.

— Глаз, как алмаз. — Похвастался он.

— Ну, да… Тебе глаз еще набить надо, тогда ровнее наливать будешь. — Огрызнулся Гурик.

— Ага, и зубы тоже, — подхватил Отец. — Ну, за что выпьем?

— Чтоб мне таких соседей больше никогда не видеть, — выпалил Басмач, — как Отец и Гурик.

— Нет, я сегодня зачет сдал. Давайте выпьем, чтобы у моей мучительницы рога на лбу выросли. Собака бешенная, двенадцать раз я к ней ходил за зачетом. — Выдохнул Бочкарев и выпил.

К такому тосту присоединились все, ведь каждый из них бывал в такой ситуации, когда приходилось за преподавателем много раз бегать чтобы получить заветную роспись в зачетке. Тем более Бочкарев пожелал рога на голову своей жертвы. Какой студент не желает своему преподавателю каждую весну сбрасывать их? Все выпили.

— Как ее татары пьют, — поморщился Гурик.

— Боча, так она к тебе просто неровно дышит, хотела видеть тебя почаще, быть может, сына родить? — Спросил повеселевший Басмач.

— Ты чего, дурак что-ли? Думай что говоришь! Там такая скотина… — Бочкарев надулся. — В гроб краше кладут. Чудовище, одно слово. Щеки во, — Бочкарев показал какие щеки. — Семь быков не обойдут.

— Басмач, давай, работай. Между первой и второй— перерывчик небольшой. — Отец пихнул соседа. Басмач разлил.

— Отец, там тебя чего-то на вахте искали, натворил что-то? — Спросил Бочкарев.

— А чего искали-то?

— Откуда я знаю. Иду я сегодня с института, с тарой уже, на вахте Матвеевна стоит, про тебя спрашивает. Говорит, пусть мол, на вахту зайдет.

— Да пошел ты, у меня с ней давно уже заноз не было. Чего я ей понадобился вдруг? Надо будет, сама найдет. — Отец думал, что это шутка. С комендантом у них была давняя любовь…

Когда Отец два года назад пришел устраиваться в общежитие, у него состоялся очень неприятный разговор с комендантом. Говорит, мол, Нина Матвеевна, пусти меня в свою общагу. Она ему: знаю я вашего брата. Будишь со своими дружками водку пьянствовать, да безобразия учинять. Рядились, они рядились, так и не пустила она Отца. Он тоже, чтоб в долгу не остаться, послал ее, куда редкая птица долетит даже до середины. На том и расстались. Потом через деканат, через знакомых, правдами и неправдами устроился Отец в общагу, а злопамятная Нина Матвеевна нет-нет да припомнит, куда ее в свое время Отец рекомендовал.

— Не вру я тебе. Не веришь— спроси у меня. — Убедил Бочкарев.

— Ладно, пойду, проверю. — Отец встал из-за стола. — Но если ты наврал мне, я тебе тогда полные штаны горчицы насыплю. — Хлопнула дверь.

— Давай тяпнем, пока Отца нет. Лишний рот хуже пьяного немца в танке. — Бочкарев поднял рюмку, все чокнулись и выпили.

— За что пили то? — Спросил Гурик.

— Не груби. — Прорычал Бочкарев.

Отец спустился на вахту. За столом вахтерши не было. Постучав кулаком по столу, Отец произнес:

— Hallo, anybody home?

Откуда-то из закуточка показалась вороватое лицо старушки.

— Я тебе постучу, я тебе постучу, по лбу себе постучи, чего тебе надо, опять пьете. — Затараторила вахтерша.

— Уймись, старая, чего меня видеть хотели? — Отец не был любителем любезничать с вахтершами. И старухи не очень чаяли Отца.

— На вот, телеграммка тебе… — Сказала старушка и нырнула под стол.

Не наврал, подумал Отец.

«Позвони домой срочно Дэн», прочитал Отец. Дэн был его родной однояйцевый близнец. Народ зубоскалил, предполагая, что у Отца и Дэна одно яйцо на двоих. Эта шутка была настолько избитая, что достаточно сильно злила Отца.

Мелкими шажочками по спине побежал страх, царапая кожу своими мелкими коготками. Больше всего на свете его беспокоила семья: мать и брат. Ничто так не могло его встревожить, как неудачи брата или огорчения матери.

Предчувствие беды заставило его пулей влететь в комнату, собраться, захватить междугородные жетоны и выскочить из общежития.

Он очень торопился. Волнение путалось в ногах, мешая идти. Почтовое отделение, междугородные кабинки. Отец остался наедине с бездушным автоматом. Телефон сыто чавкнул, глотая жетон.

Длинные гудки, и он слышит голос:

— Чиво? — Вызывающую интонацию брата не спутаешь ни с чьей.

— Что случилось? — Выдохнул Отец.

— А, это ты, бродяга, здорово, как твое ничего? — Дэн был весел. Это несколько успокоило Отца.

— Нормально, как у тебя? Здорово.

— Чего звонишь? — Спросил брат. — Деньги кончились?

— Иди, ты… Что хотел сказать? Говори быстрее, у меня жетонов мало. — Отец торопился.

— Ладно, не кипятись. Что хотел сказать— скажу. Это… я к тебе на выходных приеду с подругой. Водки попьем, да и я там дела еще свои поделаю. В субботу будем, сиди дома и жди. Еды вам, голодранцам, привезу.

— О`кеу, буду ждать. С матерью все в порядке?

— Маман весела, как стрекоза, шлет тебе привет…

— Ей тоже. Она дома? Дай ей трубку. — Попросил Отец.

— Нет, ушла куда-то, что ей передать?

— Передай, что мой брат— имбицил, и еще сто рублей. — Захохотал Отец.

— Я тоже соскучился по тебе. — Сказал Дэн.

— Я то думал, что случилось что-то, бежал, как лошадь раненая. Ну, ладно, пока, до встречи…

— Давай, ариведерчи. — Дэн положил трубку.

Короткие гудки, и вскоре Отец снова сидел за столом у Бочкарева.

— Да, братец звонил, — Отдышавшись, объяснил Отец свое долгое отсутствие.

— Родной? — Спросил Бочкарев.

— А какой же?

— Отец, поведай, у кого из вас яйцо, у тебя или у братца? — Засмеялся Гурик.

— Вот он приедет— покажет.

— Когда приедет? — спросил Басмач.

— В субботу.

Гулким эхом в голове отозвался звон будильника. Как ненавидел в этот момент Отец это треклятый будильник, этот бесконечно долгий институт, этого Бочкарева с его ненавистным зачетом и его неизменным финалом. Он ненавидел всех преподавателей, ненавидел соседей, ненавидел кота, который сейчас станет орать.

— Басмач, я тебя ненавижу. — Прошипел он.

Соседи его зашевелились на соседних койках. Они тихо постанывали и проклинали друг друга, а больше всего Бочкарева. Не остались без внимания и преподаватели, институт и конечно это неприветливое раннее утро, которое гнало их из теплых кроватей на осеннюю стужу.

— Отец, закрой рот, меня и так тошнит, ты такой ароматный в это чудесное утро. — Заскрипел Басмач.

— Что-то во рту у меня сегодня не свежо, будто кот наследил. Мойша, хулиган, у тебя же есть чашка. — Проскрипел Отец, едва ворочая сухим, как щетка, языком.

Кот услышал, что его зовут и замяукал. Ему очень хотелось есть.

— Если бы Мойша… — Сказал Басмач. — Мне не было бы так обидно. Это все Гурик.

— То в традициях твоего народа нетрадиционными способами показывать свое расположение. Ты бы не болтал. Кстати, Басмач, я тебе говорил, что я тоже тебя ненавижу. — Гурик поднялся с кровати и закурил.