Игорь Вардунас - S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник)

Мы поссорились перед моим отлетом на Пояс. Ему казалось, что я сделал что-то такое, что должен непременно искупить, а я вспылил и наговорил ему глупостей про слепых червей и гниющую науку. Дешевая энергия, суперкомпьютеры, генетический скрининг и отмирание национального государства – всего этого достигли без меня, и я мог перебраться туда, где наука не была огромным супермаркетом, услужливо выдававшим товары. Булат не захотел с этим согласиться, а потом вдруг стало поздно – эту форму не лечили даже сейчас.

На веревках мы опустили очень легкий гроб. Собственно, в экзоскелете я мог опустить его один. Пахло сырой землей и глиной – удивительно, ведь я их различал. Выпущенная веревка упала под ноги с не перестававшей меня удивлять скоростью. Священница договорила полагавшееся по обряду. Присутствовавшие – я не знал никого, кроме Ильзы и Кати, – по очереди пожали нам руки и побрели к стоянке. Все было до ужаса буднично.

– Тебе надо вернуться в дом, – не глядя на меня, сказала Ильза.

– Может быть, не стоит?..

– Стоит, – ответила она, с отвращением снимая черную шляпу. – Он просил.

Неподвижные лопасти огромных ветродвигателей сами по себе впечатляющее зрелище. А когда гигантскими белыми столбами уставлена вся долина до самого горизонта – это еще интереснее. Маленький шаттл на электрической тяге словно пробирался через фантастический лес, из которого великаны рубили себе дома. Но их никто не рубил. Когда дельта-полимеры покончили с энергетическими проблемами, ветряки остались стоять: их даже не снесли. Перерабатывать их не имело смысла.

Между ними паслось несколько сотен овец. Розовая шерсть означала, что они модифицированы для получения инсулина – молоко от них сразу же с рободоек поступало на реакторы. Ярлык на сером пони любовно следил за ними. Я отвернулся.

– Не нравится? – поинтересовалась Ильза.

– Нет, и я знаю, что ты скажешь.

Шаттл трясло, мои зубы лязгали, но «Каркасс» почему-то никак с этим не боролся. Мне с трудом удавалось говорить.

– Они же любят свой труд, любят нас и то, как мы к ним относимся. А ты прекрасно сделал тогда свою работу…

– Мы не можем сменить тему?

Ярлыки действительно это любят. Я хорошо сделал свою работу, а тогдашние политики ловко продавили этот закон. «Хочешь работать в этой стране – стань для нее безопасен…» Таких рабов в истории не было ни у кого. Ни бунтов, ни насилия, ни требований. Контракт отработан – нейроприсадка дезактивируется, и бывший Ярлык, со щеки которого удалена цветовая кодировка (ее-то и прозвали ярлыком), возвращается на родину богатым и здоровым, с надежно имплантированной дозой позитивных воспоминаний… Следующая порция будущих исполнителей, к тому времени подросших и готовых занять его место, добровольно и даже радостно выстраивается перед воротами адаптационных центров Самары, Архангельска, Милана, Женевы, Бристоля, Кельна – нет, уже больше не Кельна… Все совершенно гуманно и практично.

Но она не могла пропустить любимую фразу.

– Нечего воротить нос. Ты и такие, как ты, сделали этих животных. – Ильза не смотрела на меня.

– Ну и что ты от меня хочешь? Чтоб я взялся за пересотворение? Поздно, дорогая. Поздно. Ты будешь меня ненавидеть и тогда, когда я это сделаю.

Она не ответила; дорога свернула к дому, и древняя брусчатка принялась вытрясать из меня то, что я считал душой, но тут включились фиксаторы положения головы и едва не свернули мне шею. Шаттл въехал в ворота и остановился у дома.

– Иди, – сказала она.

– А ты? – спросил я.

– Он ни разу не сказал мне, что захочет меня видеть, – глухо ответила она.

Лопотал и позванивал ручей. В листве чирикали и ссорились птицы.

Наверняка Булат лежал на огромном валуне и смотрел, как рыба скользит в потоке. Удить он не любил. Под ногами хрустела трава, кроны старых вязов скрывали солнце, оставляя золотую сеть на земле и стволах. Девятилетнее тело несло меня так легко, как не бывало даже на Поясе. Девяностосемилетнее, подключенное через «Каркасс» к симсерверу, осталось там, наверху.

Катя была права. Моделирование было превосходным; иллюзию создавал мой собственный мозг, собирая ее изо всего, что знал о мире. Поэтому я даже не старался отличить подлинное от неподлинного. Да и зачем?

Тринадцать лет. Худой, исцарапанные коленки, длинные черные волосы и ясные серые глаза – хитрые, улыбчивые, ни единой капельки боли и предсмертного безразличия.

– Пришел… – сказал он и улыбнулся. Я не ответил. Меня трясло. Кошмар может быть и умилителен.

– Ты же мертв, – сказал я. – Помнишь, ты сказал, что не сделаешься призраком. Чего ты испугался? Что это тебе дало? Они даже не плачут над твоей могилой.

Схожу с ума. Разговариваю с проекцией сложной обратной связи.

Булат усмехнулся:

– Когда поживешь в одном теле со смертью, начинаешь думать иначе. Ну, и дети могут приезжать и говорить со мной. Катю ты не знаешь, Аулис завтра приедет сюда. Горя не будет, будет уверенность, что я всегда с ними… Разве плохо?

Подобрав камень, он швырнул его в воду. Я смотрел на всплеск и жемчужную рябь. Над нами парила стрекоза. Умер он до того, как дочь поехала встретить меня.

– Конечно, для них я буду другой. Это я выбрал для нас. Нравится?

Я пожал плечами:

– Именно таким я его и помню. Значит, и ты тоже.

Неуверенная улыбка была именно из тех дней.

– Да, тот самый берег, у Чон-Арыка. Сим выбирает из моей памяти самое яркое, остальное заполняешь ты… Помнишь, как Марик…

– Тогда никакой точности нет. Все размыто. «Твое» и «мое» совпасть не могут. Мое к тому же на три года младше.

– Какое это имеет значение? Ты видишь что-то не так?.. Хочешь, потрогай.

Катя сказала мне то же самое в поезде. Но это была отлично сконструированная, медленная и неотвратимая ложь.

– Ты хочешь, чтоб я поверил, что ты мой Булка. Ты хочешь, чтоб я уселся тут с тобой и смотрел на мальков. Но ты просто набор магнитных «да-нет», ты подпрограмма, которая выдает себя за него. Ты всего-навсего подпрограмма в той программе, которая склеивает эту ложь. Процедура, функция. Выключись к чертовой матери!

– Не злись. Я понимаю, ты не можешь в это поверить. Я Булат. Я твой Булка. Все, что было в нашей жизни, все это во мне. А теперь это записано – ныне, присно и вовеки веков. Мой мозг записан целиком. Здесь все мое и навсегда, каждая реакция, каждая эмоция. Я почувствую то же, что мог бы, и рассержусь на то же, на что рассердился бы. Но я знаю, что заплатил за это, и больше не ошибусь. Зато обрадуюсь всему, чему не успел. Здорово, правда?..

– Здорово. Ты просто классная модель. Всем симам сим. Тебя можно включить и выключить, и ты даже не обидишься. Пятимерное фото, очень удобно. Как чучело любимого кота у тети Веры. Ты даже нет лжешь себе, потому что тебя нет.