Олег Готко - Земляки по разуму

Майор на небеса не смотрел с детства. Все эти бездонные голубые глубины и аморфные безвольные облака, которые плевать хотели на ПДД, в этой жизни интереса для него не представляли и наоборот — пинающиеся снежные бабы заслуживали самого пристального внимания. Именно поэтому его реакция была более адекватна происходящему с собственным задом.

Сжав в руках пешню, майор поднялся и двинулся на обидчика. На лице читалась решимость превратить снасть в орудие возмездия.

Расслабившись, Горелов валялся мороженой лягушкой на асфальте и понимал, что ничего более грандиозного в жизни совершить уже не сможет. «Унизить майора ГАИ и умереть!» — девиз был просто великолепен. На узких губах играла улыбка до тех пор, пока он не открыл глаза.

Разъяренный Вуйко А.М. злобно пыхтел и надвигался подобно паровозу. Горелов понял, что еще немного и на его могиле будет красоваться надпись: «Он унизил майора ГАИ и умер!» Последнего шанса избежать такой эпитафии упускать было нельзя. Лейтенант сделал попытку увеличить расстояние между собой и экс-жертвой и тут с ужасом осознал, что молодых своих силенок не рассчитал. Конечности, продолжительное время находившиеся в холоде и неподвижности, потеряли всякую чувствительность и спасать его не могли и не хотели…

Страшные глаза майора нависли над ним и заслонили весь мир, превратившись в два сверкающих ненавистью солнца. Встреча с ними убила волю к сопротивлению и только желудок, куда был нацелен блестящий наконечник пешни, судорожно сокращался, словно понимал, что ничего подобного ему уже никогда не доведется делать…

Никогда — слово, короткое как смерть…

Удара Горелов не почувствовал. Кошмарные глаза начали медленно удаляться вверх. Не без оснований подозревая, что начался предсмертный бред, он потерял сознание.

Подобно архангелу Михаилу с той лишь разницей, что у того было копье, а не пешня, майор ГАИ медленно возносился живым на небо. Димка, провожая его шалым взглядом, толкнул Саньковского и поделился внезапной мыслью:

— Слушай, а, может, это прилетел не твой дружок?

Вслед за майором от земли, словно пушинка, оторвался бесчувственный Горелов. Следя за вознесением, Семен пожал плечами и флегматично произнес:

— Может и не он…

И тут Димка, оценив расстояние между ним и останками снежной бабы, бросился бежать, дабы сделать его максимальным. Это не была трусость. Просто нечто гораздо более древнее, чем дружба и само понятие «человек», отключило сознание, заставило поочередно сокращаться мышцы ног и бежать, бежать, бежать…

Забившись в подворотню, Самохин с мукой в глазах проследил за тем, как исчезли в неестественном сиянии и подошвы Семеновых ботинок, и прошептал:

— Вот тебе, дружок, и рыбный день…

Инопланетяне, нежно-розовые от постигшей их удачи, развалились в силовых коконах с видом завоевателей Вселенной и наблюдали, как уменьшается на экране планетка, где так удачно провели время.

— Знаешь, Кар, — нарушил тишину Грык, — я не верю в приметы, но всегда, чтобы мне сопутствовала удача, приземляюсь на линии терминала… И не было еще такого случая, чтобы мне не повезло!

— А разве, само по себе, это не примета? — лениво поинтересовался тот. Дело сделано и пусть теперь напарник разглагольствует, сколько хочет.

— Нет, коллега… ТАК она рождается!

Потрясенные этой мыслью, оба надолго замолчали.

— Кар, — заговорил Грык, после плотного сеанса еды мороженных чаучамов, — постарайся включить экраны внутренних камер. Мне хотелось бы понаблюдать за этой новой фауной.

— Для тебя — хоть звезду СХ-127Р с неба! — откликнулся Кар. — Я заранее предвкушаю, какую сенсацию мы произведем! Никто на Понго-Панче еще не видел столь экзотической фауны! Всего четыре конечности, но, несмотря на это, они разумны!

— В некоторой степени, Кар, в некоторой степени! Не нужно так горячиться. Для начала включи ту камеру, где находится тот странный экземпляр, которому они молились.

— Нет проблем, — исполняя просьбу, Кар с сожалением присвистнул воздушным клапаном. — Как жаль, что один из них убежал…

— Ничего страшного, мой друг, ничего страшного, — оптические щупальца Грыка потянулись к засветившемуся экрану. — Какая нам разница — одной легендой больше, одной меньше…

— Ничего себе, какое КПЗ отгрохали… — бормотал с регулярностью будильника Горелов, валяясь на одной из нескольких жестких плоскостей, украшавших стены тесного овального помещения.

Исследовав живот, он уже убедился, что тот ничем не напоминает скворечник. Это сбивало с толку и наталкивало на мысль о существовании вышнего правосудия, противную всякому милиционеру.

— Ничего себе… — в последний раз пробормотал лейтенант, погружаясь в дрему.

От долгих размышлений уже начинала болеть голова, а так, как он в совершенстве знал традиции внутренних органов, то на скорое объяснение своего нахождения в достаточно странном месте, даже не надеялся.

Зачисление в лик святых Семен воспринял так же равнодушно, как и появление незнакомых пришельцев. Странная эта индифферентность объяснялась погружением в безысходный фатализм, навеянный воспоминанием о предсказаниях гороскопа. Единственное, о чем он отстраненно сожалел, пребывая в начале черной полосы жизни, так это о том, что не успел попрощаться с женой. Это проявлялось в том, что время от времени Саньковский вскакивал и грустно бродил по камере, зажав руки под мышками, даже не пытаясь развеселить себя тем, что хоромы ему достались как американскому президенту после инаугурации. Вопрос относительно того, зачем кому-то понадобилось сажать его сюда, жертва внеземного произвола старалась себе не задавать, чтобы окончательно не потерять присутствия духа и лишь с тоской посматривала на вещмешок с провизией. Кто их знает, сколько его продержат здесь живым?..

Никогда раньше Семен с такой отчетливостью не понимал, что весна для него может и не наступить.

И она не наступила.

Вуйко А.М. бегал кругами, подобно озабоченной белке в колесе. Очень толстая и злая белка размахивала пешней, стараясь нагнать страху на любых врагов. Такое поведение подсказывал майору его инстинкт самосохранения, а в том, что за этими мягкими и лиловыми стенами враги, не было ни малейшего сомнения. Кто же еще мог спасти жизнь такому ничтожеству, как Горелов?! Только банда таких же ублюдков, как и он сам!

Пешня с чавкающим звуком вонзалась в бесившие его стены, но не оставляла на них ни малейшего следа. Все было против майора.

В конце концов, Вуйко А.М. рухнул на пол, но не сдался. Зажав снасть между ног, он вытаращился на мерзкое голубоватое сияние, льющееся с выгнутого потолка, погрозил ему кулаком и принялся бормотать дежурные, но любимые проклятия: