Терри Пратчетт - Последний континент

— Ага, мы это… того, любим вырафатьфя.

— Неужели я поставил пятьсот… Пятьсот чего я поставил?

— Кальмаров.

— …Кальмаров, которых у меня нет и не было?

— Точняк.

— И если бы я проиграл, меня бы убили?

— Будь фпок.

— Слушай, а других слов вы что, не зна…

Взгляд Ринсвинда опять упал на плакат.

— Кенгуру вернулся!

Крокодил неуклюже развернулся, подошел к плакату и принюхался.

— Вофмофно, — с осторожностью подтвердил он.

— Только смотрит не в ту сторону!

— Ну, ну, не принимай это блифко к фердфу, — произнес Крокодил Ганди, очевидно желая успокоить Ринсвинда.

Ринсвинд вздрогнул.

— Ты прав, — сказал он. — Наверное, эта жара, эти вечные мухи совсем меня доконали. Ну, точно, они.

Ганди налил ему еще пива.

— Выпей, пиво помогает от перегрева, — сказал он. — Вот рафве что ф мухами оно ничего не мофет поделать.

Ринсвинд начал было кивать и вдруг застыл. Снял шляпу и критически ее осмотрел. Потом помахал рукой перед лицом, вспугнув пару-тройку мух. Наконец, задумчиво уставился на батарею бутылок.

— У тебя веревочки не найдется? — спросил он.

После серии неудачных экспериментов и легкого сотрясения мозга Ганди предложил переключиться на пробки.

Сундук заблудился. Раньше он мог сориентироваться в любой точке времени и пространства, но сейчас… Сейчас это было все равно что идти одновременно по двум дорогам, ведущим в противоположные стороны, и это было выше его сил. Сундук знал, что провел под землей очень долгое время, — но вместе с тем был уверен, что провел там не больше пяти минут.

Мозгом как таковым Сундук не обладал, хотя у стороннего наблюдателя могло сложиться иное впечатление. Но Сундук не думал, а реагировал (порой весьма разнообразно) на изменения в окружающей среде. Как и большинство высокоразумных созданий, он все время искал, кого бы пнуть.

В данную минуту Сундук ковылял по пыльной дороге, периодически, хоть и без особого энтузиазма хлопая крышкой на мух. Опаловая облицовка Сундука блестела на солнце.

— Вввааууу! Что за ЛАПОЧКА! Эй, мальчики, ну-ка, за ним!

Сундук не обратил внимания на ярко размалеванную повозку. Поравнявшись с ним, повозка остановилась. Каким-то уровнем своей деревянности он, вероятно, ощутил, что из повозки вышли люди и стали разглядывать его. Но он не стал противиться, когда они, придя к некоему решению, принялись грузить его на повозку. Сундук не знал, куда ему следует направляться, а поскольку повозка ехала тоже неизвестно куда, с его стороны вполне логично было «подумать»: кто знает, быть может, она доставит его прямиком куда надо…

Будучи водруженным на повозку, Сундук сначала выждал положенное время, а потом осмотрелся. Вокруг теснились другие сундуки, сундучки и сумки, и это успокаивало. После целых пяти минут миллионолетнего пребывания под землей времяпрепровождение в таком обществе казалось весьма приятным.

Сундук не стал противиться даже тогда, когда кто-то открыл ему крышку и набил его доверху обувью. Обувью весьма необычной, как отметил про себя Сундук, с интересными каблуками, изысканно украшенной где шелком, где блестками. Сразу становилось ясно, что эта обувь принадлежит женщине. Хорошо, подумал (или почувствовал, или отреагировал) Сундук. Дамы обычно ведут довольно-таки спокойную жизнь.

Фиолетовая, вся в красных цветах, повозка возобновила свой тряский путь по пустынной дороге. На задней стенке красовалась грубо намалеванная надпись: «Петуния, Королева Пустыни».

Ринсвинд пристально посмотрел на ножницы в руках у главного стригаля. На вид они были весьма острыми.

— А те известно, как мы поступаем с теми, кто сначала заключает пари, а потом прет на попятный? — поинтересовался Дагги, главарь банды.

— Э-э… но я ведь был пьян.

— Мы тоже. И чо?

Ринсвинд окинул взглядом овечий загон. Он, само собой, знал, как выглядят овцы, и не раз встречал их на своем жизненном пути, правда, как правило, на этих знаменательных встречах овцы присутствовали только частично и обрамленные какими-нибудь овощами. А еще в детстве у него был игрушечный ягненок. Но есть в овце что-то отталкивающее, какая-то запредельная пучеглазая безмозглость, отдающая отсыревшей шерстью и паникой. Во многих религиях превозносятся достоинства кротких, но Ринсвинд в это никогда не верил. Самая кроткая тварь порой может показать себя с очень мерзкой стороны.

Но вообще… овцы покрыты шерстью, а ножницы на вид довольно острые. Может, и получится? Внутренний радар сигнализировал, что неудачная попытка чревата несколько меньшими последствиями, чем отказ от таковой.

— А могу я произвести пробный постриг? — осведомился он.

Из загона вытащили овцу и швырнули на землю перед ним.

Ринсвинд улыбнулся Дагги как профессионал — профессионалу. Во всяком случае, попытался. Улыбаться Дагги было все равно что швыряться меренгами в огромную скалу.

— Гм-м… еще бы кресло и полотенце. А также зеркало и расческу, — сказал он.

Подозрения, которые испытывал Дагги, крепли с каждой секундой.

— Это еще чо? На кой тебе все это?

— Привык делать все как положено.

На задней стороне загона для стрижки овец, на выбеленных солнцем досках, невидимый никем, начал проступать силуэт кенгуру. А затем белые черточки поплыли по деревянной поверхности, будто перистое облачко по чистому небу. А потом начали преображаться…

Сам Ринсвинд очень давно не стригся, но общий порядок он знал.

— Так вы в этом году уже ездили в отпуск? — бойко клацая ножницами, любезно осведомился он.

— Мнннэээ-ээ-ээ!

— А как вам нравится сегодняшняя погода? — В отчаянной попытке завязать разговор Ринсвинд прибегнул к проверенной веками теме.

— Мнннэээ-ээ-ээ!

Овца даже не пыталась оказать сопротивление. Она была пожилая, и зубов у нее было куда меньше, чем ног, зато опыта хватало, и даже ее чрезвычайно неглубокий разум понимал: процесс стрижки должен осуществляться совсем не так. Стрижка должна быть краткой борьбой, после которой опять приходит свобода загона — но свобода обновленная, прохладная и со всех сторон проветриваемая. И на протяжении этого процесса не положено интересоваться овечьим мнением о погоде или осведомляться, как именно данная овца намерена провести выходные, — в особенности учитывая, что овца не знает и представить себе не может, ни что такое выходные, ни как их должным образом следует «проводить». А льющаяся в уши лавандовая вода — это уж совсем ни в какой загон не лезет.

Стригали наблюдали за происходящим молча. Народу собралось изрядно: никто в городке не хотел пропустить предстоящее зрелище. В глубине души все знали: тут будет о чем порассказать правнукам.

Ринсвинд отступил на пару шагов, критическим взглядом окинул свою работу, после чего предоставил овце возможность посмотреть в зеркало на свой затылок. Бедное создание, не выдержав этого испытания, заблеяло, невероятными усилиями подобрало расползающиеся ноги и что было мочи рвануло к загону.