Терри Пратчетт - Правда

– У меня тругие есть. – Отто вздохнул. – Снаете, я тумал, в польшом городе путет легко, – сказал он. – Я тумал, тут цифилисация. Мне гофорили, сдесь, в польшом городе, за топой не приходят толпы с колами и филами, как у нас тома в Schuschein. Я хочу скасать, я пытался. Поги снают, пытался. Три месяца, четыре тня и семь часоф ф телеге. Я просил фсе! Даже плетных леди ф собпласнительных черных крушефных отешдах с облегающими фельфетовыми лифами, и ф таких, снаешь, маленьких потинках на фысоких каплуках – и это мучит меня, что уж тут гофорить… – он грустно покачал головой, глядя на свою испорченную рубашку. – А теперь фсе переломано, и моя лучшая рупашка фся саляпана… крофью… салита красной, красной крофью…темно-красной крофью… крофью… салита крофью… крофью…

– Быстро! – крикнула Сахарисса, протиснувшись мимо Вильяма. – Мистер Доброгор, держите его руки! – она сделала знак гномам. – Я была готова к этому! Вы, двое, держите его ноги! Соня, у меня в ящике стола лежит большой кусок кровяной колбасы!

– …О, я пойту на фосхот, Шиткость шисни меня не софет… – затянул Отто.

– О боже, у него глаза начинают гореть красным светом! – воскликнул Вильям. – Что нам делать?

– Может, опять отрезать ему голову? – предложил Боддони.

– Очень глупая шутка, Боддони! – огрызнулась Сахарисса.

– Шутка? Я что, улыбаюсь?

Отто встал, гномы, ругаясь, повисли на нем.

– Скфось дошть и пурю мы пойтем на пой…

– Он силен, словно бык! – пропыхтел Доброгор.

– Постойте, может, поможет, если мы подпоем? – крикнула Сахарисса. Она порылась в своей сумке и достала тонкую синюю брошюру. – Я взяла ее сегодня утром в Лиге Трезвости в Боенном переулке. Это их книжка с песнями! И, – она опять начала всхлипывать, – это так ужасно, она называется «Пойти на Восход» и это…

– Ты хочешь, чтобы мы песенки пели?! – возмутился Доброгор, которого отчаянно отбивающийся Отто уже оторвал от пола.

– Чтобы морально поддержать его! – Сахарисса промокнула глаза носовым платком. – Вы же видите, он борется! А ведь он уже однажды отдал за нас жизнь!

– Да, но потом взял ее обратно!

Вильям нагнулся и подобрал что-то, валявшееся среди обломков иконографа Отто. Имп убежал, но нарисованную им картинку можно было разглядеть. Похоже, на ней было…

Не очень хорошее изображение того, кто назвался братом Гвоздем; в недоступном человеческому глазу свете его лицо выглядело просто как бледное пятно. Но тени за ним…

Он пригляделся.

– О, боги….

Тени у него за спиной были живыми.

Шел дождь со снегом. Брат Гвоздь и сестра Тюльпан бежали, скользя под ледяными каплями. Позади во мраке заливались свистки.

– Скорее! – крикнул Гвоздь.

– Эти …ные мешки тяжелые!

Теперь свистки раздавались и с другой стороны. Такого мистер Гвоздь не ожидал. Стражники не должны проявлять энтузиазм или хорошую организацию преледования. Ему и раньше доводилось убегать от стражи, когда планы срабатывали не совсем так, как ожидалось. Обычно стражники добегали до второго угла и сдавались, переводя дыхание. Он был зол. Местная Стража все делала не так.

Он заметил, что сбоку появилось открытое пространство, заполненное влажными крутящимися снежными хлопьями. Внизу раздавались хлюпающие звуки, как будто у кого-то скрутило живот.

– Это мост! Бросай их в реку! – крикнул он.

– Я думал, мы должны найти…

– Неважно! Избавься от всех! Немедленно! И нет проблемы!

Сестра Тюльпан прорычал что-то в ответ и заскользил к парапету. Два скулящих воющих мешка полетели вниз.

– Это что, …ный «плюх», по-твоему? – спросил сестра Тюльпан, пытаясь сквозь дождь хоть что-то разглядеть внизу.

– Какая разница? Бежим!

Мистер Гвоздь поежился и прибавил ходу. Он не знал, что случилось с ним в типографии, но ощущение было такое, как будто он прошелся по собственной могиле.

Он чувствовал, что за ним гонится нечто пострашнее стражников. И побежал еще быстрее.

Пение гномов, кажется, повлияло на Отто благотворно; они пели неохотно, но очень гармонично и слаженно, потому что никто не умеет петь лучше, чем хор гномов, даже если они исполняют «О, Дай Водички Чистой Мне Всосать» [11] При других обстоятельствах событие не более вероятное, чем коровы, распевающие «О Залейте Чудесной Подливкой Меня». .

Кроме того, кто-то, наконец, принес припасенную Сахариссой на крайний случай кровяную колбасу. Для вампира это было все равно, что фальшивая картонная сигарета для страстного курильщика, но в колбасу, по крайней мере, можно было вонзить зубы. Когда Вильям, наконец, перестал разглядывать жуткие тени на картинке, Сахарисса уже промокала лоб Отто носовым платком.

– О, это случилось опять, какой посор, куда мне тефаться от стыда…

Вильям показал ему картинку.

– Отто, что это такое?

У теней были рты, кричащие. У теней были глаза, широко распахнутые. Они не двигались, пока смотришь на них, но стоило бросить на картинку второй взгляд, и казалось, что они чуть-чуть переместились.

Отто пожал плечами.

– Я испольсофал срасу фсех угрей, какие у меня пыли.

– И…?

– Ох, это ужасно, – выдохнула Сахарисса, отводя взгляд от скорбных теней на картинке.

– Я чуфствофал себя просто отфратительно, – сказал Отто. – Очефитно, расряд был слишком сильным…

– Расскажи нам все, Отто!

– Ну… иконограф никогда не лгать, слышали фы оп этом?

– Конечно.

– Да? Ну фот… при сильной фспышке черного сфета картинка и прафда не лжет. Черный сфет открывает истину гласам темной стороны расума… – он сделал паузу, а потом вздохнул. – Опять никакого угрошающего раската грома, как шаль. Но фы могли пы, по крайней мере, с испугом фсмотреться ф тени.

Все повернулись и уставились на тени в углах и под крышей. Это были самые обычные тени, в них не обитало ничего страшнее пыли и пауков.

– Но здесь всего лишь пыль и… – начала Сахарисса.

Отто поднял руку.

– Милая леди… Я феть только что опъяснил. Философски фырашаясь, прафдой мошет быть и то, что присутстфует сдесь метафорически.

Вильям снова уставился на картинку.

– Я надеялся, что с помощью фильтроф и прочего потопного смогу уталить, э, нешелательные эффекты, – сказал позади него Отто, – но, уфы…

– Картинка выглядит все хуже и хуже, – сказала Сахарисса. – Она показывает мне забавные овощи.

Доброгор покачал головой.

– Это нечестивая штука, – объявил он. – Не надо больше шутить с этим, понял?

– Я и не снал, что гномы такие религиосные, – заметил Отто.

– А мы и не такие, – возразил Доброгор. – Но мы узнаем нечестивое, когда видим его, и как раз сейчас я его вижу, уж поверь мне. Я не желаю, чтобы ты делал эти… отпечатки тьмы!