Михаил Харитонов - Безумный Пьеро

— Я вижу, ты в этом уверен, — Карабас постарался не повышать голос. — Допустим, ты прав. Теперь объясни, что в этом хорошего. Потому что у тебя в голове это не просматривается.

— Ну конечно. Это область моего задания. В таких случаях Его Величество Тораборский Король накладывает ментальный блок. Тебе он его тоже наложил, кстати. Даже если ты вдруг столкнёшься с телепатом сильнее тебя, он тебя не расколет… Могу сказать одно — я действую в интересах Его Величества.

— Поклянись, — потребовал Карабас.

— Именем Тораборского Короля, — сказал Джо.

— Принято, — сказал раввин после продолжительного молчания. — И долго мне ждать?

— Не очень долго, — пообещал Джо. — Потом делай с ними что хочешь. Я тебе в этом даже поспособствую. Только не проси меня лично убивать Мальвину, я всё-таки джентльмен.

— Есть проблема. Ты не можешь сделать так, чтобы я не забыл твою просьбу.

— Могу, — сказал Неуловимый. — Вот этот парень нам поможет, — он показал на мирно посапывающего бульдога. — Как ты думаешь, он живучий?

— Вероятно, да, — прикинул Карабас. — А что?

— На спящих и умирающих лост-эффект не действует, — пояснил Неуловимый. — Если я ему нанесу повреждения, несовместимые с жизнью, он будет меня помнить, пока не умрёт. Правда, агония не способствует красноречию. Но ты же телепат. И если мы ему сначала что-то расскажем, ты всё это у него вынешь из головы. А в голову ты ему заглянешь. Хотя бы из простого человеческого любопытства. За это время я смоюсь. У тебя лост-эффект практически мгновенно наступает, не знаю почему. Роксаночка моя полчаса меня помнила. Другие — минут пять, десять. А ты — секунды три. Помнится, однажды мы с тобой болтали, так я за спину тебе зашёл. Всего-то за спину! И оппаньки! Пришлось снова знакомиться.

— Ты со мной часто болтаешь? — заинтересовался Карабас.

— Бывает, — неопределённо сказал Неуловимый. — Да это неважно. Короче, я скажу собаке всё что нужно, а потом сделаю чик-чик.

— Перескажешь всю историю? — не понял раввин.

— Только главное. Приходил Неуловимый Джо, просил на несколько дней притормозить с Мальвиной и Пьеро. Ему это очень, очень нужно. Этого хватит? Ты поверишь?

— Пожалуй, поверю, — прикинул Карабас. — А что, у тебя это единственный способ коммуникации?

— Ну, с нашим шефом у меня общение более прямое, — ответил Неуловимый. — А так… Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ невинных загубил… Хотя — не так уж много на самом деле. И все они были плохими. Или, по крайней мере, бесполезными. Ну а теперь, пожалуйста, парализуй этого парня. Чтобы он от меня не бегал и на меня не бросался.

Джо встал с рюкзачка, развязал верёвки и, кряхтя, достал нож в чёрных ножнах. Потянул за рукоятку, обнажил ярко-белое лезвие.

— Это у тебя откуда такое? — поинтересовался Карабас.

— У Артемона позаимствовал, — признался Неуловимый. — Мы с ним как-то коньяк пили, ножик мне понравился. Пудель, кажется, до сих пор думает, что этот нож Мальвина у него спёрла. Хотя Мальвина…

— Давай поскорее, — прервал его Карабас. Он парализовал пса, но мысли его слышал. Мысли у пса были безрадостные.

Неуловимый подошёл, склонился над собакой, ощупал шею.

— Та-ак, — сказал он. — Запомни, дорогой. Приходил Неуловимый Джо, просил на несколько дней оставить в покое Мальвину и Пьеро. Потом обещал помочь в их ликвидации. Ты пошёл навстречу. Ещё раз: приходил Неуловимый Джо. Просил пока не трогать Мальвину и Пьеро. Именем Тораборского Короля. Ты обещал их пока не трогать. Запомнил? Давай ещё разочек. Был Неуловимый Джо. Просил не убивать Мальвину сейчас. Ты согласился. Ну… — Джо вздохнул, нож сверкнул, кровь булькнула, — …поехали!

Тем временем Алхаз Булатович Мультимедиев снова и снова атаковал красную авиетку.

Для начала он поимел педобира, нюхнувшего спайса, чтобы посмотреть передачу отца Омфибрахия про тайны святой веры. Муль-тимедиев легко овладел его маленьким благочестивым мозгом. После чего ухватил лапами педведа огромный булыжник, поднял педведа голубым лучом и со страшной скоростью понёс навстречу авиетке Морры. Найдя её, злой татарин попытался запустить в неё камнем. Неудачно — голубое сияние каменюку из своей орбиты не выпустило. Тогда Алхаз Булатович луч отключил. Педобир и булыжник мягко спланировали на землю. Камень угодил в пруд, распугав сонных карпов. Что касается педобира, волею Дочки-Матери и синего луча его занесло на крышу сельской церквушки, к немалому удивлению прихожан.

Тем временем Мультимедиен принялся швыряться в авиетку воронами и репой. Воронью стаю он перехватил прямо в воздухе, урожай репы увёл у какого-то крестьянина через дырку в крыше сарая. Это мелкое, постыдное злодеяние оказалось вдобавок совершенно зряшним. Все репы и вороны, окружённые прядями аквамаринового сияния, расточились по просторам Страны Дураков, не причинив самолётику вреда.

После этого неугомонный призрак выдернул с чьей-то грядки гигантскую моркву и попытался загнать её в какую-нибудь щель в корпусе авиетки. Всё с тем же результатом.

В конце концов Мультимедиев отлип. То есть убрался восвояси. На какое-то время, разумеется. Дескать, зелен виноград, ну так подождём, когда созреет.

Пилот нервничал, но не очень сильно. Он даже не стал расталкивать спящего напарника.

Морра же была занята. Она читала роман Фёдора Гладкова «Цемент» и пыталась его осмыслить.

…Разбросанные по своим домашним норам, забывшие завод — грохот, гарь, пыль и запах машин, — покрытые другой пылью — пылью горных ветров, — люди завода, цехового артельного труда, с мешками на спинах, шайками всползали на горы. По загорным и степным дорогам и тропам шли в хутора и станицы, как в эпоху натурального обмена, гонимые голодом и первобытной алчбой. Люди заводского труда, который будил по утрам не криком петухов, а металлическим рёвом гудка, узнали за эти годы сладость свиных и козьих закут и радость тёплых куриных гнёзд. И люди машин научились кричать вместе со свиньями и курами из-за свиней, из-за кур, из-за коз, из-за нарпитской шрапнели, которую слопал по недогляду чужой поросёнок. Потухло электричество на заводе и в казармах, задохнулись от пыли гудки — тишина и беструдье заклохтало, захрюкало деревенской идиллией. И угрюмо замкнулись в домашних клетях рачительный муж и скопидомная баба.

И вот здесь, в клубе «Коминтерн», в ячейке, коммунисты продирали глаза. От невымытых рук и одёвки пахло куриным помётом и нашатырным запахом свиных и козьих закут. Дружно сидели, плечом к плечу, и рёв трубачей и недомашние слова вызывали из прошлого иную, забытую жизнь. И Глеб вот тоже из прошлого (будто был здесь только вчера), и от него жирно запахло маслом, раскалённым железом и серной гарью остывающих шлаков. И опять —