Александр Зиборов - Мои монологи

Переношусь в учительскую, материализую из воздуха стакан монастырского кваса. Пью с чувством невыразимого облегчения: ещё один трудный урок в первом классе позади. Впереди большая перемена и можно успеть телепортироваться на черноморский пляж, выкупаться перед следующим, куда более трудным уроком во втором классе.

Трамвай относится к постепенно вымирающим представителям городской фауны и потому требует к себе особо бережного отношения.

Существует давнее и стойкое заблуждение, будто гнёзда Трамвая находили на верхушках деревьев, термитников или высоких скал, но серьёзные исследователи аргументировано опровергают подобные заявления, ничем не обоснованные, кроме как чересчур пылкого воображения фантазёров. Точно установлено, что своё логово Трамвай всегда устраивает на земле, оно называется депо.

Не менее ошибочно утверждение о том, будто бы Трамвай размножается делением, вроде всех известных амёб. В заблуждение порой даже честных учёных вводит наличие двух близкородственных видов Трамваев, один из которых является двусоставным (из двух отдельных вагонов), что иными принимается за начальный этап его деления.

Признаки пола у Трамвая отсутствуют и визуально не просматриваются. Отличить Трамвая-самку от Трамвая-самца способна только особь противоположного пола, всем остальным сие не под силу. Гуляет характерная шутка: чтобы определить пол Трамвая, нужно дождаться его отправления: ежели он поехал – значит, это самец, а если поехала – самка…

Наиболее близки Трамваю Троллейбус и Автобус, однако они ни в естественных условиях в природе, ни в неволе между собой не спариваются и потомства не дают.

Довольно широкое распространение получила народная версия, по которой трамвай – это автобус, которому наставила рога супруга. Прискорбно, что её разделяют иные серьёзные исследователи.

Трамвай в питании крайне неприхотлив и может подолгу, как верблюд, обходиться без бензина, керосина, солярки, мазута, дров и прочего корма. Правда, он весьма требователен к дорожному покрытию, при езде выбирает почву ровную, покрытую рельсами, иначе двигаться напрочь отказывается, хоть разбирай его на металлолом. При движении Трамвай издаёт характерные звуки, которые в научной литературе так и называются – трамвайные.

Учёные ещё спорят между собой о степени развития и чувствительности различных органов чувств Трамвая. Твёрдо установлено одно: несмотря на наличие подсветки (фар), его зрение оставляет желать лучшего, а потому на его пути стоять не следует – сомнёт, задавит насмерть, даже не заметив препятствия.

Трамвай не чурается симбиоза и может сосуществовать с особями породы Человек – вагоновожатыми, кондукторами, пассажирами, контролёрами и «зайцами». Польза подобного сотрудничества для Трамвая пока не выявлена. Возможно, так он поступает в силу чистого альтруизма. Трамвай какими-то невидимыми флюидами привлекает к себе автослесарей, которые часто приходят к нему поодиночке и группами, смело проникают в его нутро или залезают под него, несомненно, выискивая всевозможных паразитов, которыми питаются. Трамвай всё это стоически терпит, понимая пользу такого вмешательства.

Ввиду малочисленности, охота на Трамвай запрещена круглый год. Значительный ущерб его популяции наносят браконьеры, использующие варварские приспособления ловли и хищнические способы охоты, разбивая Трамвай во время движения каким-либо видом транспорта. Подслеповатый и неуклюжий Трамвай не успевает вовремя обнаружить угрозу и становится жертвой коварных злоумышленников.

Когда я сказал домашним, что пригласил на свой день рождения Овечкина, то тёща панически запротестовала:

– Кого угодно, но только не его! Ни в коем разе!

– Чем же он вам не по нраву? – удивился я.

– Разве вы не знаете, что о нём говорят?

– Нет, а что о нём говорят?

– Совершенно ужасные вещи, даже рассказать невозможно! Это неописуемо! Истинный страх и настоящий ужас!

– Странно, – удивился я, – а мне он известен только с хорошей стороны: предельно скромный, деликатный, застенчивый человек. Ничего ужасного в нём не нахожу.

Словом, я настоял на своём. Овечкин к нам пришёл.

Ещё стоя за порогом, он робко поздоровался и, смущаясь, шагнул в прихожую. Алея щеками, выдавил из себя:

– Знаете, я совершенно не представлял, какой подарок вам выбрать, а тут на улице один интеллигентный старичок упросил меня купить у него кошку.

– И, надеюсь, вы отказались? – вмешалась в разговор тёща.

– Знаете, не смог, – потупился Овечкин, – я её взял. Вот она, берите. Дарю её вам.

– Зачем нам всякая тварь! – всплеснула руками тёща.

– А мне она нравится, – примирительным тоном сказал я, дабы загладить её грубость, – весьма милое создание.

– Правда? – солнечно просиял Овечкин, прямо-таки осчастливленный.

– Да, очень, – подтвердил я и в доказательство своих слов взял кошку на руки.

Она тут же цапнула меня за палец. Я вскрикнул и выронил её: кошка метнулась под диван и забилась там в самый угол.

Жена сбегала за бинтом и стала перевязывать мне руку, а тёща принялась энергично выгонять шваброй кошку из-под дивана. Та не усидела там, стремительно выпрыгнула и скакнула на край стола, уцепилась когтями за скатерть и своим весом увлекла её вниз: на пол попадали фарфоровые тарелки, блюдца с закусками; хрустальными бомбочками бились фужеры, бокалы, рюмки, в унисон траурно звенели падающие ложки с вилками…

Увидев праздничный стол совершенно разгромленным, жена впала в полуобморочное состояние.

Бледный от волнения Овечкин погнался за кошкой, но спотыкнулся и упал, угодив лбом в новенький телефон, который словно только того и ждал, тут же разлетелся вдребезги. Терминатор же потерял сознание и в стойке «смирно» свалился на пол.

Взъярившись, тёща яростно замахнулась шваброй и… напрочь снесла с креплений хрустальную люстру, которая обрушилась на меня фугасным снарядом, набив шишку на голове и осыпав всю комнату осколками. Тёща окаменела в каком-то ступоре.

Испугавшись грохота, кошка ошалело заметалась по комнате: сшибла бра, чеканку, столкнула телевизор «Витязь» кинескопом на пол, порвала тюль и свалилась в аквариум. Отчаянно забарахталась. Аквариум зашатался и тяжко рухнул, залив водой с золотыми рыбками ковёр и лежащего на нём в беспамятстве Овечкина.

Это привело его в чувство. Он открыл глаза, обвёл мутным взором помещение и содрогнулся всем телом. С усилием встал, покаянно молвив:

– Простите великодушно, Христом Богом вас молю! Я за всё, за всё заплачу! Только не волнуйтесь, пожалуйста!

– Тут уже не за что волноваться, – показал я на погром в комнате, с трудом удерживаясь от более эмоциональных выражений. – Только вам придётся её забрать. И побыстрее, ну!..