Дмитрий Буркин - Уратмир: земная пристань

Забыв о своём браслете, она тут же с упоением и восторгом знатока провела руками по огромному количеству небрежно разбросанных дорогих «безделушек!».

– Боже, это то, что я думаю?!

– Да! Это – то самое! – и я кинул её браслет в шкатулку с кучей всяких баснословно дорогих украшений, стоящую здесь же. А София никак не могла отвести взгляд от золотого яйца с часами.

– Послушай, ведь это Карл Густавович! Это то самое яйцо, которое утеряно?! А оно здесь! Этого не может быть! Это, наверное, подделка?! Да?!

После сказанного, с женским азартом к прекрасному, она обратила внимание на остальные предметы, которые находились в тусклой, надушенной томной горчинкой кипариса, с вкраплением лёгкой прохлады, пропитанной духом горделивой старины, комнате бабули.

– Я что, попала в какое‐то тайное хранилище безумно дорогих вещей? Да здесь каждый предмет составляет мировую ценность! А все драгоценности, что лежат на трюмо – сплошь знаменитые брэнды прошлого, да и настоящего!

– Теперь ты понимаешь, почему твой подарок обозвали безделушкой?

– Теперь, конечно, да! Но откуда это всё здесь? В этом доме?!

– Понимаешь, это немного сложно… И в двух словах вряд ли можно рассказать довольно ёмкую и мозаичную историю жизни. Баба Зина является представительницей одной из тех семей, которые жили здесь с момента основания нашего города. Она очень благородного дворянского происхождения. Все представители рода Бабо – самые достойные люди. Среди них и учёные, и врачи, ну, и тому подобное. Бабо сохранила их наследство до сих пор.

– А почему она не продаст это всё и не заживёт красиво?

– Вот так может думать только наше поколение. Она живёт традициями. Ценит нажитое и переданное ей предками. Если ты заметила, по меркам Бабо, она живёт очень даже зажиточно.

– Шутишь?

– Нет, не шучу. О, пропащее поколение! Ну, смотри! Бабо девяносто четыре года. Родилась она, ну, где‐то в середине тридцатых годов прошлого века в дворянской семье с древней родословной с устойчивыми традициями. На всё это ещё наложила свой отпечаток «Красная революция», вырубая под корень буржуев и имея под постоянным прицелом абсолютное большинство дворян, госслужащих, помещиков, купцов, промышлеников, ну, всех, кто хоть мало–мальски что‐то имел.

– Так вот… После масштабного подрезания, срезания и выравнивания огромной массы большого количества народа, жившего в Российской Империи, получился «справедливо» одинаковый мир, где каждый имел то, что осталось на обломках пустой, разорённой земли. И как ты понимаешь, критерием нормального советского человека в этом генезисе стал голый, нищий, недоедающий, с огнестрельным запретом на культурный слой прошлого, но искренне верующий в лозунг: «Пролетарии всех стран объединяйтесь!» человек…

– Ты хочешь сказать, что если бы в тот момент, после бессмысленного и глупого кровопролития у «выигравшего красного солдата» в его стране осталось бы больше чем «ничего», то и критерии у кричавшего: «Власть народу!», – были бы другие?

Такой острый и схватывающий ум был мне по сердцу. Но я сделал чрезвычайно удивлённый вид и уточнил:

– Ты имеешь в виду ту власть, которая подчиняет чужую волю своей и борется за свою свободу, уничтожая чужую?

– Ну, а что? Есть другая власть, другая свобода?

Мы тут же оба улыбнулись.

– Оуу! Погоди‐ка! Дай мне сначала закончить о Бабо. А потом, конечно, если ты захочешь, мы по дороге поговорим об антагонизмах воли и власти.

– Хорошо… Мальчик!

– Так вот… Бабо всё время пыталась жить так, как по своей природе не могла: носить одежду, которая была ей не по статусу; жить там, где ей было совсем некомфортно; питаться тем, что было; читать то, что можно; любить то, что нелюбимо. Это всё исходило из общего положения народа. Не она одна ничего не имела – так было везде. Но тут сразу возникают вопросы: «Везде ли? Всегда ли?». Нет! Так было возможно только в первые тридцать лет построения социализма.

После войны коллективизм наступил на те же грабли, что и индивидуализм дворянства Российской Империи. Странно, но в насыщенном дорожном потоке пристегнулись те, кто управлял танком. Что это дало людям? Небольшой, но глоток «воздуха». Он полностью выразился в Бабо. Посмотри на дом, который во время его постройки считался запредельно шиковым: в нём высокий фундамент, дорогая древесина, цокольный этаж, высокие потолки. Но заметь, нет излишеств, нет красивых узоров. Этот дом по тем временам, на нашем сленге, можно было охарактеризовать как: «Строго, дёшево, но сердито…». Посмотри и на саму Бабо! Она ходит в «лаптях», в старом разноцветном фартуке, в косынке времён а‐ля «бабушки, вечер, лавочки, сплетни, гармонист дядя Гена».

Но на самом деле Бабо не просто богата! Она сказочно богата! Она миллионерша, у которой по комнате сплошь разбросаны антикварные драгоценности уровня мирового наследия. Она умна, образована, знает несколько языков и все это прячет за маской простоты. Её огромное сердце не имеет предела доброты и скрывается за ширмой вульгарной пыли. Она смотрит на все эти годы, сохраняя горделивую осанку своей чести. Это придаёт ей почёт и вызывает огромное уважение. Такие, как Бабо смогли донести до лучших времён наследие предков, пусть и храня их не совсем аккуратно. Бабо является одним из последних представителей искорёженной, но оставшейся интеллигенции «России» прошлого века.

После этого красноречивого монолога я ожидал от Софии любого вопроса, ответа, ну, или вообще пустого пожимания плечами, но ошибся.

– Ммм, значит ты знатного рода? Может, даже граф? – серьёзно сказала она.

– Я граф? Нет! Мы с Бабо дальние родственники. Она мне двоюродная прабабушка. Это довольно весомое расстояние в родстве.

– Уратик, где вы? – позвала нас Бабо.

– Пойдём быстрее, мы уже выбиваемся из графика, – сказал я.

– У меня всё готово. Я всё сложила тебе в сумку, – проговорила Бабо.

Бабо очень хорошо знала цену времени и, если она слышала фразу о том, что надо поторопиться, она действительно не теряла ни минуты, и делала всё очень живо.

– Стой, Уратмир! А как же драгоценности? Они что, так и будут храниться здесь? Это же целое состояние! Бабулю точно кто‐нибудь ограбит!

– Успокойся. Они тут уже сто лет лежат и ещё столько же пролежат.

– Бабо! А что ты тут собрала? Ну, я же не в поход собираюсь! Ладно! Ба, а где у тебя фонарик? Мне он может понадобиться.

– Уратик, он у меня в сарае, сразу, как дверь откроешь, справа на гвоздике висит.

Я выскочил за ним.

– Да, эту дверь всё же надо починить, – подумал я, отворяя с трудом или, другими словами, переставляя старую дубовую дверь на чугунных петлях.

– Надо срочно починить или вообще поменять её…