Дмитрий Буркин - Уратмир: земная пристань

– Вов, ну давай построим шалаш…?

После тридцати секунд раздумья или неразумья этот не обделённый силой детина говорил:

– Главное… начать!

После этих крылатых слов, таивших загадку души дяди, Вова обычно куда–то испарялся. Когда же я его находил и повторял своё предложение, Вовчик пускал в ход другой взгляд на вещи, который звучал примерно так: «А… зачем?!».

Таким образом, я, да и все другие попадали в философский капкан, из которого никак не мог выбраться мой любимый, не утруждающий себя делами, с пудовыми кулаками дядя Вова.

В будущем я не раз удивлялся пытливости его ума. Дух эксперимента всегда жил в нем. К примеру, в студенческие озорные годы он легко мог выпить водки, пива и шлефанут это всё энергетиком для глубокого бодрствования, но потом азарт и поиск приключений приводил его к горсти снотворного, ведь он хотел выяснить, кто победит. «Уснёт ли Вова или будет бодр и свеж» – так, он разговаривал сам с собой. Но в этом случае он упускал логику или логика упустила Вову. При смешивании таких ингредиентов обычно побеждает Смерть. Но не забываем, главное для Вовы – это начать…

День рождения продолжался уже четыре часа. У меня складывалось впечатление, что все собравшиеся взрослые, пришли не совсем на мой праздник. Было очевидно, что им интересней общаться между собой. А моя персона была даже не на третьем плане. И чем больше они выпивали, тем меньше обращали внимания на именинника. По убеждению взрослых, я должен был играть с детьми, распаковывая подаренные подарки, но это быстро надоело. Испытывая тоску, я вскоре стал искать своего обожаемого деда, который в это время был занят какими–то взрослыми беседами с отцом и двумя приятелями. Обнаружив его в гостиной за оживлённым и, по моему мнению, ненужным разговором, я начал тянуть его за руки, и при этом каждую секунду повторять: «Дед! Дед, ну дед! Деда. Дедь! Деда!».

Но он будто не слышал, и на все мои попытки хоть как–нибудь привлечь его внимание отвечал: «Да, да! Уратик! Да!». При ответе «да» он даже не смотрел на меня.

Вскочив на большой гостевой диван, я начал высоко прыгать, дотягиваясь до уровня взгляда взрослых, чтобы они увидели и услышали мольбы ребёнка. Должного эффекта не последовало. На меня по–прежнему никто не обращал внимания. И вот в такие моменты я начинал действовать по наитию. Мной как будто кто–то начинал управлять. В голову приходили не самые лучшие идеи выхода из сложившейся неприемлемой ситуаций. Интуиция толкала к храбрости. Недовольно дуя губы и прыгнув с дивана, я отправился в детскую покопаться в груде подаренных мне коробок. И наконец…. Вот оно! Я радостно по–ребячьи захихикал. В моих руках был подарок моего родного дяди Андрея! В отличие от Вовы, дядя Андрей дарил самые убойные и нужные подарки. Но, к сожалению, или, к счастью, наверное, больше, к счастью, в этот раз это был детский дробовик. С «малышовой» точки зрения, он был огромен и пугающе шикарен. Вдобавок ко всему стрелял маленькими пластмассовыми пульками. Мои глаза блестели счастьем, а сердце трепетало от удовольствия! Ловким движениям я засыпал целую пачку шариков в обойму. С огромным трудом, оперев дробовик о пол, перезарядил его. Дети попрятались, они зря боялись. А вот толстый Жора, который был старше меня года на два и сильнее меня, не зря искал себе пятый угол. Этот борзый семилетка всегда искал в моих глазах страх. Раньше старшак остерегался, но прощупывал меня. Хотел прогнуть, но сталь не гнётся! Наглый колобок быстро включил заднюю, ему уже не хотелось ломать мои игрушки, и бычить на детей. Жора на раз осадил… Он врал родителям, что картавит и заикается. Только поначалу он поубегал по комнате и повключал дурака, типа чёта там «Мммм… Уууу… нее, не…» белиберда короче. Следом под дулом дробовика, он без одного дефекта каялся, что вел себя плохо. Но энтузиазм направил меня в гостиную, где мирно беседовали папа, мыслитель–дедушка и много разных гостей. Взобравшись на диван, я опять начал прыгать, только на этот раз в моих руках был весомый аргумент в виде дробовика, пусть и игрушечного.

– Дед. Дед! – пару раз и не так громко повторил я. В моей интонации уже не звучало жалкого детского лепета, на который никто не обращал внимания. Я произнёс это с явным предупреждением. Но и сейчас «старый», как иногда называла его бабушка, не реагировал. Я перестал прыгать и громким пищащим, игривым ребячьим голосом прокричал свою любимую фразу: «Сьюкьки вьсе!».

Тут же все, кто был в гостиной комнате, замолчали и уставились на меня, но было уже поздно. Мушка карающего дробовика была наведена на дедову босую ногу. Все вокруг будто замерли. Я спустил курок…

Убегая из комнаты, я слышал много удивлённо–возмущённых фраз: «О боже! Коля, с тобой всё нармально? Кошмар, так напухло, пульку надо вытаскивать! Уратмир! Лови его! Как тебе не стыдно?! Коля, скажи хоть что–нибудь внятное…». Ну и всякое такое «бла, бла, бла», взывающее к моей совести.

Да, блин, мне было пять лет и это было игрушечное ружьё. Я же не знал, что оно пробивает плотный картон. Но громче всех – от боли – орал дед. Очевидно, он–то больше всех был удивлён и озадачен тем, что это случилось. Я же бежал в единственное место, где никто не мог меня достать – под родительскую кровать. Так сказать, уйти от ответственности. За мной гнались многие, но, увы, не успели! Я юрко заскочил в своё убежище и оттуда спокойно слушал рассуждения о том, каким образом меня надо извлечь и сурово наказать. Стопроцентная уверенность в безопасности этого убежища пошатнулась, после того как в комнату протиснулся дядюшка Вова с предложением «медвежьей услуги» – извлечь меня из–под кровати. Получив единодушное одобрение взрослых, Вовик с нескрываемой гордостью в лице и видом репрессора миссии начал свою попытку по моей ликвидации. Наверное, именно в тот момент, когда каратель стал на колени и засунул свою ехидно улыбающуюся морду под кровать, стало понятно, что этот недоросль воспользовался своим первым любимым убеждением: «Главное… начать!». Всё резко изменилось после того, как несказанно противная улыбка добровольца в глубине подкроватья столкнулась не только с моим не испуганным взглядом, но и с дулом двустволки.

Я хорошо помню это растерянное лицо недоумевающего идиота, неожиданно понявшего, что героем сегодня ему не быть. Его физиономия сменила маску с довольной собой на плачевно просящую. Естественно, Вова понимал, что не успеет вытащить голову до того момента, как я спущу курок, – выстрел превратит его морду в давленую гранату; не думаю, что горе–соперник искал здесь плюсы, вроде тех, что шрамы украшают мужчину. В это время жаждущие расправы надо мной взрослые не понимали задержки результативности со стороны отважного рыцаря, который попытался вырыть яму другому. Через одно мгновение все уяснили, почему замер мститель, не лезший дальше. Последнюю надежду на лучшее убил мой возглас: «Сьюкьа Вовка!».