Рашид Карамако Тритэ - Кублерос

Через объектив я увидел, как послетали крышки люков канализаций и оттуда полезли Они – мертвецы. Сотни фосфорецирующих не мигающих глаз. Мне стало очень неуютно на своей крыше. А мертвяки все лезли и лезли. Но вот поток, бьющий из недров города, иссяк, вылезли все зомби до единого. И минуты две они просто стояли без движения.

А потом случилось страшное. Они… пошли. Некоторые объединялись по двое и шли вместе. Кто-то бежал, кто-то присаживался на скамейки. Не веря своим глазам, я смотрел на подъезжающий к остановке автобус. За рулем обшарпанного транспорта сверкал глазами силуэт… Зомби вел автобус! Ревели моторы, по дорогам неслись машины. Фары не горели, но водители в них не нуждались.

А автобус между тем подьехал к остановке, невозмутимо распахнул дверцы. Толпа зомби с остановки ринулась внутрь, расталкивая друг-друга.

Город… жил? Зомби переходили улицу, заходили в магазины, в торговый центр подо мной, здоровались и даже переговаривались – до меня доносились хрипы и стоны. Я лишь успевал щелкать один кадр за другим.

Вдруг в центре улицы послышался лай. Я быстро перевел объектив туда – собака! Каким то чудом выжившая овчарка громко лаяла посреди улицы. Поток зомби вдруг остановился. А после… ринулся на собаку. Зомби навалились кучей, через полминуты на асфальте осталось только красное пятно и «жизнь» вновь потекла как и раньше.

Остаток ночи я провел в полуобмороке. Мне все же хватило самообладания ничем себя не выдать, а с рассветом еще и вернуться домой. Красное пятно на асфальте я обошел издали, не мог на него даже смотреть.

Джон встретил меня с бутылкой виски в одной руке.

– Ты видел это?

– …

– Выпей.

– Угу.

– Я знаю, что это такое. У нас в памяти всегда есть ячейка для текущего дня. Мы пассивно помним события, происходящие в нем, свои действия в этот день. После заражения, мозг начал работать именно с этим участком мозга, но как бы «воспроизводя» записанное. Все эти люди обречены день за днем повторять действия, производимые ими за день до их физической смерти. Вот такая вот, брат, комедия.

– И надолго это?

– Пока ткани не распадутся.

Я расхохотался. Джон недоуменно посмотрел на меня, уж не тронулся ли? Отсмеявшись, я молчал полминуты.

– Знаешь, Джон… Для некоторых ничего и не поменялось

– В смысле?

– Большинство людей день за днем делают одно и то же. Пока… ткани не распадутся. А сейчас они всего лишь окончательно умерли.

– Я не понимаю тебя, Саша. Иди поспи.

– Не хочу.

Чего чего, а спать мне сейчас не хотелось. А хотелось мне… глоток абсента из бара восьмого этажа. И погулять в одиночестве. Лучше всего по лесу, растущему в пяти шагах от подьезда.

Всего 0.02 % на земле сейчас – живые люди. А что изменилось с момента заражения? Ничего.

Это как поджечь бензин, ожидая, что запахнет розами.

– Сука!!! – орал я, прыгая на одной ноге. – Сука-сука-сука!

Вторая нога валялась рядом, черным ботинком в лужу. Ботинок сиял – я как последний дурак чистил его минут 20, прежде чем пригласить ее погулять в парк.

– Прости. – растерянно пробормотала она, перебирая в руке катану с веселыми смайликами на рукояти. – У нас семейная традиция такая: зовут замуж – руби ногу.

Я напрыгнул носком на бордюр, потерял равновесие и упал спиной на газон, уже порядком покрашенный кровью в багрово-красный.

– Ну что за херня, Маша? – из последних сил просипел я, видя, как расплывается ее силуэт, а следом и остальной мир. – А предупредить?

– Сам дурак. – обиделась она. – Почему не увернулся?

Я хотел задушить ее словами, хотел матом выбить катану из ее рук, повалить и добить парой междометий промеж глаз! Но вместо этого потерял сознание.

– Простите, но я не могу пришить вам ногу.

Вначале пришла эта фраза. И уже она, полетав в белой дымке вокруг моей головы, вначале отдалилась, а после уплотнилась, став серьезным дяденькой в белом халате.

А «ногу» полетала еще чуть-чуть, подлетев прямо ко мне, и став… ногой. Торчит теперь из ведра со льдом, на тумбочке справа.

– Простите, но я не могу пришить вам ногу.

– Почему? – еле-еле слышно прошептал я, неотрывно глядя на собственную конечность.

– У нас семейная традиция такая: если дочь выходит замуж – никакой работы.

Я повернул голову. Мой взгляд упал на черно-белую ручку катаны, торчащей из-под халата. Зацепился за костыль рядом со врачом и один ботинок на полу.

– Так вы – ее отец? – сообразил я, немного пошевелив мозгами.

Врач кивнул.

– Но она же отрубила мне ногу…

– Да. – еще раз кивнул врач. – Но она согласна.

Я прикрыл глаза и набрал в грудь сколько смог воздуха, чтобы мой крик снес побольше маразма вокруг:

– ДА ПОШЛА ОНА НАХЕР!!!!!

Врач пожал плечами, пробормотал под нос: "Ну я так и полагал…" Коротко кивнул в третий раз, оперся на костыль, встал и доковылял до двери в палату, перемежая стук костыля и шарканье ботинка. Стук-шарк. Стук-шарк. Стук-шарк.

У двери обернулся. На лице его было злорадное торжество.

– Слабак! – ухмыльнулся он и распахнул дверь. – Готовим пациента к хирургии! Олечка, приготовьте вторую операционную…

– Давай, чтобы сразу убить интригу, я просто уйду на закат? Пафосно и задумчивым выражением на лице? – вдруг спросила она, кокетливо улыбаясь. – В самом начале, не дожидаясь конца рассказа. Оставлю ощущение, что следом за мной уходит некая забытая Истина, которую теперь всем познавать и познавать пару лет кряду…

– Не получится. – покачал я головой. – Я тебя выдумал легкомысленной и с ветром в голове. Люди поверят в твою красоту, но на некий скрытый смысл всем будет – пардон – насрать.

– А я все равно уйду на закат! – капризно воскликнула она. – Убегу!!!

Вскочила, поправила невесомое зеленое платье, тряхнула копной огненно-рыжих волос, в которых заиграли лучи заходящего солнца и легко, скользя по крыше подошвами кед, побежала вперед, навстречу закату.

Добежав до края, ничуть не смутилась, а со стуком прыгнула на самый бортик. Обернулась.

– Ты ведь не убьешь меня? – крикнула она во весь голос, так, чтобы я услышал.

Я только плечами пожал. Что хочешь, мол, то и думай.

А она – распахнула руки в стороны, постояла так, покачиваясь.

– Лови!! – звонко крикнула, охваченная весельем и солнцем.

Сложила ладони на груди и упала спиной вперед, в пропасть 25-ти этажей.

Секунду спустя я налил себе еще пуэра из термоса, и отпил, мысленно отметив: за упокой.

После – не торопясь подошел к бортику и осторожно посмотрел вниз, где на асфальте теперь красовалось в неестественной, искореженной позе тело, от которого уже начинали вырисовываться кровавые ручейки. Поодаль собирались люди, не в силах оторвать взгляд. Одна женщина рухнула в обморок. Кто-то уже посматривал наверх. Порыв ветра смахнул с головы капюшон и дал воздушного подзатыльника.