Рашид Карамако Тритэ - Кублерос

Если я все правильно рассчитала, то примерно к этой минуте ты уже должен дочитать. Для тебя я сейчас как кот Шредингера – не жива, не мертва.

На какой исход надеешься ты?»

Я дочитал, выдохнул, скомкал письмо и запихал в карман. Как хорошо, что я объяснил ей устройство электрической цепи а заодно – для смеха – электрического стула, но не рассказал, что для реальной работы нужно подключить его к розетке.

Не думаю, что она додумается до этого гениального шага.

Чертова дура… Плюс на плюс – минус, тоже мне! Хоть бы и сработал твой стул – не от электричества, так от цветочной пыльцы или солнечного света!

Часы пробили 4 раза.

Я ждал, нервно курил и думал: позвонить или уйти?

Кот Шредингера… Жива она или нет? Может быть, не такая уж она и дура? Хотя помню, я около дня потратил только на то, чтобы научить включать утюг!

Задребезжал телефон. Я рванул трубку.

– Алло!

Конечно же, это была она.

– Оно не сработало.

– Славно…

– Ты рад?

– Рад, что не нужно платить гробовщику. – буркнул я и кинул трубку на аппарат и как можно быстрее вышел вон, пока меня не застал второй звонок.

Побежал на вокзал, за билетом на поезд.

Впервые радуясь, что женат на дуре.

Человечек на картине задергался, зашевелился. Захлопал глазами. Сделал шаг по нарисованному песку и скинул с плеч нелепую белую ткань, которую подвесил туда художник, испортив тем самым всю композицию. Ее то меня и попросил удалить заказчик.

– Что ты сделал? – голос у человечка был довольно писклявый и необычайно встревоженный. – Всего навсего оживил тебя. А теперь прошу тебя – замри в прежней позе. – Но… я не хочу! – Ну а что поделать?

Умение оживлять картины я обнаружил в себе с раннего детства. Хватило ума никому о нем не рассказывать, черт знает, к чему бы это привело. А так – живу потихоньку… Приношу даже определенную пользу обществу.

– Как странно… – человечек тряхнул копной коричневых волос, огляделся, посмотрел назад, на нарисованное солнце. Оно сейчас сверкало. Может быть, человечек его даже ощущал. По-своему. – Что именно? – Я словно был, а словно меня и не было. Ни ощущений, не мыслей. Этот платок я держу в руках, сколько себя помню! – Да-да, все четыре года… А теперь, встань, пожалуйста, обратно и не тормози процесс. – каждый раз одно и то же! – Я же помню, что было до этого! Я бежал по пляжу… О-о-о… тяжелый случай. Художник был парень с фантазией и придумал человечку жизнь, пока рисовал его. Теперь ее помнил и человечек, принимая ее за то, что было с ним до событий на картине. – Послушай… На самом деле, ты стоишь тут с того самого момента, как художник дорисовал картину. и… как все сложно… Давай я просто закончу то, что начал? Как мне надоело каждому выскочке все объяснять… – Я не хочу! Я хочу жить дальше! – Извини, не получится. А если ты сбежишь, я просто верну картину к изначальному варианту, после чего повторю все заново. Уже почти собравшийся бежать человечек раздумал и встал. На его лице была видна мучительная борьба, в которой он, так или иначе, проиграет.

Вот уже год я занимался тем, что оживлял картины клиентов, заставлял действующих персонажей на картине сделать ту, или иную вещь, после чего вновь ее замораживал. Такие и были заказы – изменить положение персонажей, убрать того, или иного. Снять одежду – это даже почаще обычного. Ну и нет проблем! Оживлял, договаривался с нарисованными существами, после чего отдавал картину довольному заказчику. Но время от времени случались и подобные диалоги. Персонаж, осознав себя, умирать опять не хотел.

– Послушай. – сказал я ему. – Выбор здесь такой – либо я замараживаю картину, либо… мои силы рано или поздно иссякнут сами. – Но ведь должен быть выход? Да что ж они повторяют эту фразу раз от раза? – Нету. Все, у меня кончается терпение! Или ты встаешь, как стоял, либо я достаю зажигалку… – Нет! Постой! Я согласен. – писклявый человечек грустно кивнул и встал в прежнем положении. – И улыбку, улыбку! На прежнем варианте ты широко улыбался. Вот. А теперь замри…

Легкое головокружение, и чувство, словно из кончиков пальцев, направленных на картину, вылетают комки пуха. Картина вновь замерла, человечек перестал двигаться. На его лице была… если это, конечно, можно назвать улыбкой, то это улыбка. Какая-то непередаваемая печаль, сквозь которую он выдавил из себя это движение лицвых мышц, не оставляло сомнений по поводу его душевного состояния. Ну и ладно. Кто я – психолог? Лицо спишу на издержки работы. Если клиент доплатит, то куплю книжку анекдотов, оживлю картину, прочитаю их писклявому, чтоб повеселился. Что с него взять?

Я вздохнул, встал и подошел к столу, налил себе стакан воды. Одной работой меньше. За сегодня я планировал сделать еще пять картин, но этот проклятый человечек меня утомил.

Взяв следующую картину, я подошел к креслу и сел в него. Осмотрев изображенную на ней сцену казни, я улыбнулся. Тут уже будет поинтереснее… И тут… что-то изменилось. Только я сел в кресло, как мне показалось, что я сижу здесь уже очень, очень давно. Но этого «давно» словно не было. Я смотрел на картину и словно не видел ее…

– Будь добр, убери ее куда-нибудь. – внезапно послышался голос. я обернулся. Одной стены моей квартиры не было, вместо нее была огромная рамка, словно для картины, через которую на меня смотрело лицо великана. На носу у великана были очки. Длинные волосы спадали с плеч. За его спиной виднелась комната с жутким бардаком художника. – Убери картину куда-нибудь. Можешь под диван. Вот так. А теперь… ну, что еще?

Машинально положив картину с креслом, я встал и подошел к отсутствующей стене. – Что происходит? – Эх, еще один… Послушай, мне надоело каждому из вас объяснять подробно, поэтому вкратце и быстро: ты – персонаж картины, я человек, который умеет их оживлять. Меня попросили освободить тебе руки. Картину ты убрал твои руки теперь свободны. Давай, садись обратно и покончим с этим. – Постой… нет! Великан вздохнул и что-то пробурчал себе под нос. А я был в полном смятении: – Нет, нет!! Это я оживляю картины! Я не могу быть… как же так? – Очень просто. Послушай меня… – Я же все прекрасно помню! Я – Александр Гринчеевский, только что закончил очередную работу! Вчера был в ресторане "Красные шишки", а сегодня вечером собирался к друзьям! Я не могу быть персонажем картины! – О господи… – великан вздохнул и поправил очки. – Да-да, рисовавший тебя художник обладал прекрасным воображением, я это вижу. Садись давай обратно в кресло и покончим с этим. В его голосе я услышал свои собственные интонации. Неужели это конец? И это все? Я так и просижу всю жизнь на диване, уставясь в потолок? А все мое прошлое – это лишь фантазия очередного художника? КАК ЭТО МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ??? – Но ведь должен быть выход… – я говорил это и сам же слышал, сколько в моем голосе безнадеги. – Нету выхода. Если попробуешь убежать, или будешь упрямиться – картину я сожгу. Давай, быстро на диван! Шмыгнув носом, я побрел к дивану. И вдруг мне стало страшно. Неужели это мои последние движения в этой жизни? А что будет, когда картина будет разрушаться? Выцветет краска, порвется холст? Что будет со мной? Ответа не было и получить его было не от кого. Сев на диван я услышал деловое: