Владимир Власов - Я – собака Диоген

Приступая ко всякому рассуждению, следует,

как мне кажется, за основу взять нечто бесспорное.

Ну что же следуя его указаниям давайте рассмотрим мои преимущества перед ними а попутно и перед вами двуногие остолопы взяв за основу хотя бы три истины первая истина состоит в том что я существую как бы это кому-то не хотелось а где все они я вас спрашиваю от них наверное уже не осталось даже костей от этого факта никак нельзя уклониться вторая истина: я собака что выгодно меня отличает вообще от человека потому как я имею то чего никогда не получит человек а именно пасть с острыми зубами нос с тонким чутьем четыре быстрые лапы теплую шерсть и длинный хвост и хотя моя мохнатая морда не способна отображать все тонкости и нюансы настроения и характера человека я все же обладаю своими скрытыми достоинствами которые ничуть не хуже человеческих третья истина заключена в том что я мыслящая собака которая своими интеллектуальными способностями намного превосходит вас жалкие двуногие существа да-да не делайте удивленных лиц именно ПРЕВОСХОДИТ я не оговорился ибо я мыслю нисколько не хуже вас а намного лучше вы в этом еще не раз убедитесь сами к тому же я имею возможность наблюдать вашу жизнь как бы со стороны чего вы абсолютно лишены так как в таком случае вам пришлось бы перестать быть людьми и превратиться в собак и еще одно мое преимущество я вас понимаю а вы меня нет ну что неужели вы не видите наличия полного моего превосходства над вами как бы там ни было но всем кто решил ознакомиться с моими мыслями придется считаться с этим фактом а как же иначе в противном случае просто бы не существовало этих записей вы вероятно сразу же захотите поставить меня в затруднительное положение своим вопросом как же это я собака своими лапами не способными удержать пера сделал эти записи хороший вопрос но на него я отвечу несколько позже как говорят каждому овощу свое время а сейчас бы я хотел продолжить сравнительный анализ достоинств Диогенов потому как считаю что нет ничего более недостойного чем незаконченное дело или мысль это только люди привыкли браться за одно бросать его и приниматься за другое а в своих мыслях скакать как кони или суетиться как обезьяны потом вечно жаловаться на неустроенность своей жизни или невозможность допетрить какую-нибудь истину итак об одном первом я уже сказал второй был синионец который писал о Пелопоннесе третий самый талантливый и мой самый любимый философ от которого мне кажется я произошел был киником в свое время он всем говорил:

Я – собака!

И никто не удивлялся потому что он как никто другой чувствовал преимущества собачьего образа жизни и превосходство нашей философии в наше же время когда я говорю что я собака Диоген умнее двуногих тварей они делают удивленные лица и не верят мне четвертый Диоген был стоиком родом из Селевкии которая находилась недалеко от Вавилона пятый был из Тарса он писал о вопросах поэтики пытаясь разрешить их шестой Диоген Лаэртский впрочем его скорее звали Лаэрций он описал жизни и мысли тех кто прославился в философии и в кратком виде дал сведения об их воззрениях и каждом учении я же пока не оставил никаких трудов и вероятно не оставлю ибо считаю что итак всего написано в мире слишком много и если бы человечество следовало хотя бы части того разумного что написано то оно уже давно бы стало самым процветающим и счастливым во всей Вселенной но с другой стороны если бы какому-нибудь человеку пришло в голову прочитать все что написано то наверняка бедняга надорвал бы свои интеллектуальные возможности и спятил…

***

– Приехали, вставай, Диоген, разлегся на полвагона, весь проход загородил.

Электричка остановилась на станции. Трое пассажиров с собакой вышли на перрон и по подземному переходу вошли в здание вокзала. Посмотрев время обратной электрички, они сели на автобус № 4 и, проехав шесть остановок, вышли возле дома, где жила покойная мать Грека-философа.

– Представляю, какой там творится бедлам, – сетовал Александр, указывая дорогу своим гостям. – Пыли, наверное, в три пальца толщиной, все цветы завяли. Моя мать очень любила цветы, все ее подоконники были уставлены горшками алоэ и кактусами. Сейчас от них, вероятно, остались одни высушенные стебли. Целый год их никто не поливал.

– Кактусы могут выжить, – сказал слепой. – Я читал, что это очень неприхотливые растения, способные расти даже в пустыне.

– Вряд ли, – заметил Нивос Родеф, – даже в пустыне за год выпадает несколько капель дождя, к тому же часто растения берут там влагу от конденсации, которая происходит от смены дневных и ночных температур.

Поднимаясь по лестнице, все трое испытывали явное волнение. Грек-философ долго шарил в карманах, отыскивая ключ. Когда же он его нашел, то долго не мог попасть им в замочную скважину. У слепого Гомера тряслись ноги под коленками, как после подъема на Эверест, а Нивос Родеф потирал вспотевшие руки, словно готовился приступить к очень ответственной работе.

– Вот будет интересно, если окажется, что в квартире никого нет, – заявил он, когда наконец Александру удалось открыть ключом дверь.

– Ребята, вы уж меня не бросайте, а то дадите деру, как прошлый раз, что я буду делать?

– Но у тебя же есть собака, – сыронизировал Нивос Родеф, – она тебя защитит.

Но собака Диоген, как только открылась дверь, оскалила зубы и ощетинила шерсть.

– Это что еще такое? – вскричали в один голос Александр и Нивос Родеф.

– Что происходит? – пролепетал слепой. – Вы не забывайте, что я ничего не вижу.

– Твоя собака не хочет входить в квартиру, – ответил Александр.– Это почему же? – удивился слепой.

– Нам бы тоже хотелось это знать, – заметил Нивос Родеф.

Оставив дверь на лестницу открытой на всякий случай, трое мудрецов взялись за руки и вошли в прихожую, силой втащив за собой Диогена. Собака рвалась с поводка, стремясь выскочить вон, упиралась лапами в пол, скулила, одним словом, проявляла все признаки антимужества и антигероизма. Но истинную отвагу все же проявили трое друзей. Бросив собаку в прихожей, они, можно сказать, грудью прокладывали дорогу, толкая впереди себя слепого, и все же в этой квартире их ожидал сюрприз. Посреди комнаты стоял большой стол, накрытый белоснежной скатертью на четыре персоны, и ломился от угощения, а кругом царил такой идеальный порядок, который случался, по признанию Грека-философа, только после генеральной уборки его покойной матери. Обомлевшие зрячие философы таращили глаза по сторонам, слепой же постоянно дергал их за рукав, молча, требуя этим жестом объяснений.

– Что, наконец, здесь происходит? – воскликнул он, потеряв всякое терпение.