Терри Пратчетт - Вольные Мальцы

Голубые банты были даже на изящной ножке, которая чуток выглядывала из-под рюшевого подола.

Не такая это была пастушка, что могла бы носить поношенные большие ботинки с напиханной в них овечьей шерстью, и топала по холмам, когда ветер воет и град словно гвозди. Не пробовала она в этом своем платье вытаскивать барана, который запутался рогами в зарослях колючих кустов. Не та это пастушка была, что держалась наравне с лучшим стригалем, семь часов, овца к овце, пока воздух не стал мутным от жира и летящей шерсти да синим от кляток, и лучший стригаль отстал и сдался, ибо не умел так овцу клясть, как Бабушка Болит. Ни одна уважающая себя пастушья собака не пошла бы ни «кругом», ни «к ноге» барышни, у которой в трусах переметные сумки. Это была прелестная вещица, но чистая насмешка над пастухом. Тот, кто ее сделал, живых овец и близко не видал, должно быть.

Что думала о ней Бабушка Болит? Этого Тиффани не могла угадать. Вид у Бабушки был счастливый, потому что иметь счастливый вид — это дело любой бабушки, когда она получает подарки от внуков. Она поставила статуэтку на полку, а Тиффани усадила к себе на колено и назвала «мой маленький джиггит», чуток неловко — как всегда, когда старалась быть «бабушкой».

Иногда, в тех редких случаях, когда Бабушка бывала в доме на ферме, Тиффани видела: она брала статуэтку, держала в руках и смотрела на нее. Но если замечала, что Тиффани наблюдает, сразу же ставила пастушку обратно и делала вид, что подошла к полке за «Болезнями овец».

Возможно, думала Тиффани горько, старая леди могла принять это как оскорбление. Возможно, так, словно ей сказали: вот как стоило бы выглядеть пастушке. А не как старухе в заляпанном платье, громадных ботинках, и от дождя — на плечах кусок старого мешка. Пастушке следовало бы сиять, как небо звездное. Тиффани не имела в виду ничего такого, никогда и ни за что, но возможно — словно бы сказала Бабушке Болит, что та… не такая, как надо.

А потом, через несколько месяцев, Бабушка умерла, и год за годом дела шли наперекосяк. Вентворт родился, потом сын Барона исчез, и была та скверная зима, когда Миссис Йорш замерзла в снегу.

Тиффани продолжала мучаться мыслями о фарфоровой пастушке. Поговорить об этом она не могла. Всем или без того хватало дел, или не было дела. Все были на нервах. Сказали бы, что переживать из-за глупой статуэтки… глупо.

Несколько раз она готова была расколотить пастушку вдребезги, но не стала, потому что знала: это заметят.

Теперь-то Тиффани не сделала бы Бабушке такой неправильный подарок, уж конечно. Теперь она повзрослела.

Она вспоминала, что старая леди порой улыбалась какой-то странной улыбкой, когда глядела на статуэтку. Если бы сказала хоть что-нибудь! Но Бабушка Болит любила молчание.

И теперь вот оказалось, что Бабушка водила дружбу с кучей синих человечков, и они ходили по холмам и приглядывали за овцами. Потому, что Бабушка пришлась им по душе. Тиффани сморгнула.

Пожалуй, все это вроде как имело смысл. В память о Бабушке Болит мужчины оставляли пачки табака. И в память о ней Нак Мак Фигглы приглядывали за овцами. Так что все вместе срабатывало, хоть и безо всякого волшебства. Но это отодвигало Бабушку прочь, за черту…

— Вулли Валенок? — сказала Тиффани, стараясь не заплакать и пристально воззрившись на Фиггла, который боролся с хваткой Роба.

— Ммф?

— То, что Роб Всякограб сказал мне — это правда?

— Ммф! — брови Вулли Валенка с бешеной силой задвигались вверх-вниз.

— Мистер Фиггл, можно убрать руку с его рта, пожалуйста, — сказала Тиффани.

Роб отпустил Вулли. На лице Роба была тревога, а на лице Вулли Валенка — настоящий ужас. Вулли стянул с головы свою шапку и держал перед собой, словно щит.

— Это все правда, Вулли Валенок? — спросила Тиффани.

— О вэйли вэйли…

— Просто д… Просто «айе» или «нэй», пожалуйста.

— Айе! Все так! — выпалил Вулли Валенок. — О вэйли вэйли…

— Ясно, благодарю, — сказала Тиффани, шмыгая носом и стараясь сморгнуть слезы. — Все верно. Я понимаю.

Фигглы смотрели на нее с опаской.

— Ты злобиться не станешь на сие? — спросил Роб Всякограб.

— Нет. Это все… хорошо работает.

Она услышала, как от стен пещеры отдалось эхо — сотни маленьких человечков испустили глубокий вздох облегчения.

— Она меня в мурашки не послала! — сказал Вулли Валенок всем окружающим Фигглам, сияя счастливой ухмылкой. — Хэй, парни, я с каргою речи вел, а она и бровь на меня не наcупила! Она мне улыбнулася! — Он повернул сияющее лицо к Тиффани. — А ведаешь, мистрис: коли пачку табачку кверх ногами повернуть, краюшек рыбаковой шляпки да ухо превратятся в леди, на которой вовсе нае… ммф, ммф…

— Эччч, и что энто я опять? Едва тебя не придушил, чисто ненароком, — сказал Роб Всякограб, когда его рука снова зажала рот Вулли.

Тиффани хотела заговорить и остановилась, потому что в ушах у нее как-то странно защекотало.

На потолке несколько летучих мышей проснулись и поспешно вылетели через дымовое отверстие.

Кучка Фигглов с чем-то возилась в дальнем конце пещеры. Они откатили в сторону то, что Тиффани сочла странным круглым камнем, и за ним открылся новый, довольно просторный проход.

Теперь в ушах у Тиффани прямо сосало, как будто из них сейчас потечет сера. Фигглы стали выстраиваться в два ряда живым коридором, который вел к отверстию.

Тиффани осторожно потыкала пальцем жабу.

— Мне стоит знать, что такое «послать в мурашки»? — прошептала она.

— Это значит «превратить в муравья», — ответил жаба.

— О? Я не… совсем то подумала. А что это за звук сейчас, вот этот сверхписк?

— Я жаба. Мы на ухо не сильны. Но вероятно, это из-за него, вон там…

Из дыры за круглым камнем появился и неторопливо зашагал вперед одинокий Фиггл. Теперь, когда глаза Тиффани вполне освоились в полумраке, она видела струящийся из отверстия слабый золотистый свет.

Волосы у этого Фиггла были не рыжие, а белые, для пиктси он был довольно рослым и при том худым, как высохшая веточка. Он держал в руках что-то вроде надутого кожаного бурдюка, ощетинившегося трубками.

— Ну, смею сказать, это зрелище мало кто из людей видел и остался в живых, — проговорил жаба. — Он играет на мышиной волынке!

— У меня от этого зудит в ушах! — сказала Тиффани, стараясь не обращать внимания на два маленьких уха, которые были видны на сделанном из шкурок бурдюке.

— Очень высокий звук, понимаешь? — сказал жаба. — Пиктси слышат звуки по-иному, чем люди. Он, возможно, их поэт-баталист к тому же.

— Ты имеешь в виду, сочиняет песни про знаменитые битвы?

— Нет-нет. Он произносит стихи, которые пугают врага. Помнишь, насколько важны слова для Нак Мак Фигглов? Когда хорошо знающий свое дело гоннагл декламирует стихи, вражеские уши взрываются. А, кажется, тебя готовы принять…