Сергей Шведов - Иван Царевич и Серый Волк

Царевич искал глазами в свите богини Иштар нимфу Лесси, которая то ли успела стать вакханкой, то ли не успела, но, к собственному облегчению, так её и не обнаружил. Зато углядел Мишку Самоедова, который гордо шествовал следом за богиней и рука об руку с Костенко-Киндеряем и ещё каким-то странным суховатым субъектом, которого Иван поначалу принял было за Шараева, но очень скоро убедился, что это не Сан Саныч, а совершенно не известный ему господин.

А уж за этой несвятой троицей шли, причем на задних копытах, козел и баран, шокируя если не упыриную рать, то, во всяком случае, сторонних наблюдателей, в лице Царевича, Кляева и Бердова. Причем, как и гоблины, они здорово прибавили в объёме в Берендеевом царстве, и баран Роман тянул уже не меньше как на средних размеров быка, а козёл Синебрюхов, если брать размеры, вполне мог требовать повышение своего статуса да ослиного.

Богиня Иштар остановилась в центре выложенной из горящего хвороста пентаграммы и воздела руки к ночному небу. Жест был значительным и где-то даже благородным, однако, он много потерял оттого, что сама Иштар выглядела не ахти как. Собственно, так и должна выглядеть немолодая женщина, которой за пятьдесят, но ведь Ираида Полесская претендовала на нечто большее. Иван, смущенный чужой наготой, пришёл к выводу, что подобная богиня вряд ли будет иметь успех в широких кругах. Во всяком случае, сам Царевич твёрдо решил ходить и дальше в атеистах.

Справедливости ради следует отметить, что жест стареющей искусствоведши не остался без ответа. Откуда-то сверху, возможно даже с Луны, на её голову, так, во всяком случае, показалось Ивану, свалилось жутковатого вида существо с перепончатыми как у летучей мыши крыльями и трёхголовое вдобавок. По этим существенным деталям Царевич опознал в ночном госте дракона, никогда прежде им воочию невиданного. Дракон, в опровержение пренебрежительного мнения о нём Кабанихи, выглядел куда как внушительно. Нет, по сравнению с «Боингом» или «Русланом» он смотрелся довольно хило, но рядом с «кукурузником» мог бы показаться солидным летающим крокодилом. Сам Царевич с языческими богами дела не имел, а потому не мог себе представить даже в общих чертах их мощи, но из своих знакомых он никому бы не посоветовал связываться с драконом ни в одиночку, ни даже сплоченной спиртным компанией. Васька Кляев, лежащий в кустах рядом с Царевичем, то ли от испуга, то ли по пьяной лихости хотел было стрельнуть в дракона из маузера, но Иван успел перехватить его руку. Валерка Бердов, замеревший было с появлением дракона, разочарованно вздохнул, когда выяснилось, что летающее чудо-юдо побрезговало его тёщей, и живехонькая Ираида Полесская по прежнему, как ни в чём не бывало, стоит в центре пентаграммы и буквально в пяти-шести шагах от смущённого всеобщим вниманием дракона.

– Готов ли ты, о чешуйчатый хозяин неба, к деяниям великим и страшным? – с жуткими завываниями произнесла Иштар.

Дракон почесал огромной лапой, похожей на куриную, затылок левой головы, пыхнул в небо аж тремя языками пламени и произнёс неожиданно писклявым голосом: – Готов.

Вся нечистая рать встретила ответ готовящегося на заклание глупого животного радостными воплями. Царевич, в общем, догадывался, что сейчас будет происходить, хотя сам механизм чудесной метаморфозы был для него далеко не ясен. Каким образом можно, пусть и с помощью колдовских средств, превратить заштатного Берендеевского «кукурузника» в грозу неба, истребителя богов «Су», он не знал, но очень бы хотел увидеть.

Из скукожившейся толпы нечистых был без всякого почтения вытолкнут Мишка Самоедов. Художник приближаться к дракону, однако, не спешил, и его поторопили ударом ноги по отвисшему заду. После чего Мишка проделал остаток пути в ускоренном режиме и оказался в центре пентаграммы, рядом с входящей в раж Полесской. Её вой подхватила вся почтенная публика. Пение было такого рода, от которого если не лысёют, то навсегда теряют слух. Самоедов, стараясь не смотреть на сидящее в нескольких шагах от него жутко дикое животное, развернул на траве большой лист бумаги. Все шесть глаз дракона уставились на рисунок.

– Это что же, опять извращенцы камасутрить собираются? – зло прошептал на ухо Ивану Кляев.

Царевич предостерегающе приставил палец ко рту, хотя особой необходимости в этом жесте не было, поскольку Кляевский шёпот буквально тонул в нарастающем визге. Предчувствия у Ивана были нехорошие, он сильно сомневался, что собравшаяся здесь публика ограничится Камасутрой. Смущали писателя козёл Синебрюхов и баран Роман, приведённые сюда с неизвестной пока что ему целью. Уж, не в жертву ли собрались приносить этих несчастных? И не их ли мозги должны стать вместилищем разума дракона-богоборца? С Ираиды, пожалуй, станется, а о Костенко-Киндеряе и говорить нечего. Конечно, будь Синебрюхов с Романом просто козлом и бараном, Иван не стал бы, пожалуй, вмешиваться в колдовской процесс, но допустить, чтобы на его глазах баба, свихнувшаяся на восточных культах, и мафиози, очумевший от легких денег, принесли в жертву неведомым силам людей, Царевич, разумеется, не мог.

Десять гоблинов, пыхтя от усердия, вкатили в центр пентаграммы огромный камень, судя по всему, жертвенный. Вокруг этого камня и засуетился присоединившейся к Ираиде буквально минуту назад незнакомец, которого Царевич едва не перепутал с Шараевым.

– Да это фараон, – прошипел на ухо Ивану Васька. – Точно он. Я его успел увидеть краем глаза во время вакханалии.

Воскрешённый вакханками Тутанхамон, он же Вакх-Осирис, прикрыв волосатые ноги передником, расписанным иероглифами, деловито готовился к разделочному процессу. Ножи в руках фараона так и мелькали, похоже, он старательно точил их о жертвенный камень. Ираида-Иштар визжала теперь на одной паскудно-высокой ноте. Этот визг подействовал на в принципе миролюбивого Царевича раздражающе, так же как и на Ваську Кляева, который, едва сдерживая ярость, угрожающе рычал рядом.

Ведьма Мила и Наташка-Семирамида вошли в огненный многоугольник с двумя глиняными кувшинами в руках. Милка опрокинула свой кувшин на взвизгнувшего Самоедова и его плакат, а второй кувшин Наташка вылила на закипевшего обиженным гусаком дракона. Фараон Тутанхамон взмахнул руками, и пентаграмма поднялась в воздух, расчертив пространство над холмом замысловатыми линиями. У Царевича в голове помутилось от дикого визга, но он всё-таки увидел, как упыри во главе с вурдалаком Сеней тащат к жертвенному камню упирающегося барана Романа. Дракон из зелёного стал розовым, а потом и вовсе красным, как вареный рак. У Царевича на загривке шерсть встала дыбом. – Крови, – завыла Иштар Полесская.