Сергей Шведов - Иван Царевич и Серый Волк

Чудом сохранившиеся от былой роскоши две шестерки криминального туза ввели гостей в холл, предварительно их разоружив. Кляев особенно неохотно расставался с маузером и настоятельно рекомендовал неразумным Киндеряевым холопам как можно бережнее обращаться с музейной реликвией.

Взволнованный визитом Костенко встретил гостей более чем прохладно. Воздух родной земли подействовал на мафиози отупляюще, и он не нашел ничего лучше, как облаять уже однажды обиженного человека. – Сам виноват, Леонид Петрович, – спокойно отмёл все обвинения Царевич. – Нашел, кому доверить серьёзное дело – Семирамиде. – Психопатка, – с готовностью подтвердил Царевичевы слова Мишка Самоедов. – То она на жеребце помешалась, то теперь на Язоне.

– А грек сказал буквально следующее, – дополнил Кляев, – не отдаст барана, я ему сделаю секир башка.

Сидевшая далеко не в золотом, а в каком-то задрипанном в смысле роскоши кресле, Ирина Аркадьевна Полесская обиженно поджала губы. Судя по всему, критические замечания в адрес дочери, да ещё со стороны лиц весьма сомнительных, не пришлись ей по вкусу.

– Девочку обманули и подставили самым бессовестным образом.

На лице Костенко, потерявшего по вине заполошной семейки большие материальные ценности, читалось откровенное сомнение. Похоже, он и богине Иштар не слишком доверял и держал её в своём доме скорее как заложницу, чем как партнёра по бизнесу. – Конечно дело не в Наташке, – охотно подтвердил Царевич. – Всё дело в Шараеве, который нанял аргонавтов и обвёл вокруг пальца всех: и тебя, Леонид Петрович, и Ирину Аркадьевну, и меня, и мою супругу Верку, и Кабаниху, и ведьму Милу, Наташку, и даже Валерку Бердова.

Обвинения в адрес Шараева со стороны Царевича были более чем обоснованы, и уж кому как не Костенко это знать. Другое дело, что мафиози не верил Царевичу и не находил нужным этого скрывать. А Полесская и вовсе высказала своё негативное мнение о писателе отрытым текстом.

– Он агент Вероники, Леонид, будь с ним осторожен.

Нельзя сказать, что Ивана огорчила такая характеристика, но в эту минуту он от души пожелал Ирине Аркадьевне мычать в углу худосочной коровой и не путаться под ногами озабоченных серьёзными проблемами людей. Разумеется, вслух он это пожелание высказывать не стал, ибо не в традициях российской интеллигенции столь откровенно хамить богиням. – Я не просто агент, – возразил Царевич. – Я агент поневоле. Фурии грозятся исполнить обещание, данное Веронике, и порвать меня на куски, если я не передам ей во владение Кощеев дворец со всем содержимым и молодильными яблоками в придачу.

– Это ты погорячился, – криво усмехнулся Костенко. – Кощеев замок тебе не по зубам, не говоря уже в молодильных яблоках. Слишком много у тебя конкурентов, Царевич, и здесь и там.

– Кто ж знал, что всё так нелепо обернётся, – развёл руками Иван. – Язык мой – враг мой. Однако Вероника, как женщина относительно разумная, готова удовлетвориться меньшим, а именно: Киндеряевым замком и десятью процентами урожая из Кощеева сада.

– Губа у твоей жёнушки не дура, – зловеще захохотал маг и чародей Киндеряй. – К сожалению или к счастью, она мне уже не жена, и если бы не злобные фурии, я бы вообще отвалил в сторону и не стал бы вмешиваться в дела, столь сомнительные с правовой точки зрения.

– Об этом не может быть и речи, Леонид, – взвизгнула Иштар Полесская. – Мы не можем отдать какой-то стерве десять процентов урожая.

– Ну, положим, – вовремя заметил Кляев, – речь-то пока идёт о шкуре неубитого медведя. Шараев, по слухам, уже сговорился с Кощеем и на их стороне неисчислимые силы как в Берендеевом царстве, так и в Российской Федерации.

Если судить по тому, как налилось кровью лицо Костенко, то Васька попал в самую точку. Тем не менее, горделивый Киндеряй не захотел сразу признать очевидное поражение.

– Может и тебе, пролетарий, подарить замок с десятью вагонами яблок в придачу? – Я бы взял, – охотно отозвался на предложение Киндеряя Васька. – Не век же мне в хрущобе жить. Чай не хуже я вурдалака Сени. Поселюсь в замке, посажу на цепь знакомого дракона Полудурка и буду торговать шампунем. Ни один конкурент не осмелится на меня хвост поднять.

– Полудурок – это мой дракон, – возмутилась Полесская. – Я выходил дракона, когда он умирал на моих руках. – А кто его порвал? – вскинулась Полесская. – Кто провалил всё дело на магическом холме? Да если бы не вы, негодяи, весь мир бы сейчас лежал у наших ног. Из-за вас я вынуждена была отказаться от божественного могущества и вернуться в человеческое обличье.

– Ну не знаю, – развёл руками Васька. – Если вам коровье обличье нравится больше, то тогда конечно.

Ираида Полесская, теперь уже, увы, оказывается, не богиня, обрушила на несчастного Кляева такой град ругательств, что тот даже покраснел, даром что провёл жизнь среди виртуозов матерного искусства. Из повизгиваний Полесской Царевич уяснил, что отказ от божественного статуса был платой Ирины Аркадьевны за возвращение человеческого облика, ибо, как и говорил Мишка Самоедов, повыдохшаяся с годами богиня Иштар могла существовать в Российской Федерации только в качестве никому не нужной и вдобавок ещё и не дойной коровы. А набраться могущества в Берендеевом царстве ей помёшали превратившиеся в белых волков Царевич с Кляевым. В общем, надо признать, что искусствовед была не так уж и не права в своих претензиях к оборотням-дилетантам, помешавшим малокультурными действиями преображению мира.

Слушая Ираиду Полесскую, Царевич пришёл к неутешительному выводу, что имеет дело с кришнаиткой и психопаткой в одном лице. Оказывается, Полесская собиралась ни больше, ни меньше, как создать общемировую религию, ликвидировав за ненадобностью прочие культы, и тем самым соединить все враждующие народы в одну глобальную семью. В принципе, будучи либеральным атеистом, Царевич против глобальной религии не стал бы возражать, но у него были большие сомнения, что сторонники всех прочих религий откажутся от веры своих отцов и дедов ради тощей коровы Ираиды.

– Все религии обещают рай лишь на небе, а я готова сотворить его на земле, – в экстазе вещала Ираида. – Своих ближних адептов я сделаю богами. Мы создадим новый Олимп Бессмертных, а наша паства будет мирно пастись в долинах многомерного мира, где каждый обретёт своё счастье.

– С помощью молодильных яблок? – полюбопытствовал Царевич. – А почему бы нет? – вперила в него глаза Ираида. – Разве Золотой сон – не цель человечества?

– А как же быть с явью? – подрастерялся Кляев. – Сон и будет нашей явью, – гордо ответствовала несостоявшаяся богиня Иштар.

В качестве шизофренического бреда откровения пророчицы Полесской Царевичу, как человеку склонному к парениям в воображаемых мирах, показались приемлемыми. Если судить по лицам Мишки Самоедова и Леонида Петровича Костенко, то им откровения очень нравились, но не в качестве интересного клинического случая, а в качестве новой сказки, которую следует сделать былью. Если бы Полесская в свой вселенский глобализм добавила бы ещё немого марксизма, то возможно пролетарий-интернационалист Кляев тоже бы не устоял. А так Ваське было западло состоять в одной партийно-сектантской организации с капиталистом и художником-индивидуалистом. Впрочем, хитрый Васька протестовать не стал, а даже сделал вид, что впал в задумчивость. А Царевич вслух намекнул Матери всех Богов, что и сам не прочь повысить свой статус оборотня до статуса, скажем, Аполлона Бельведерского и жить на Олимпе в дружном стаде новых бессмертных, тем более что у него перед новой властью есть заслуги, так как молодильные яблоки придумал он. То есть не совсем придумал, ибо яблоки это плод народного творчества, но Царевич был первым, кто додумался выбросить их на рынок.