Сергей Шведов - На Муромской дороге

Балабанов уже пожалел, что купил столько водки. Судьбу Отечества надо обсуждать если и не совсем на трезвую голову, то, во всяком случае, вокруг одной бутылки, ибо бутылка вторая неизбежно рассеивает внимание и порождает массу ненужных фантазий там, где требуется холодный расчёт.

– Именно расчёт, – охотно подтвердил Портсигаров. – Без мистики нам не обойтись. – Опять запускаем в оперативную разработку Джульбарса? – насторожился Балабанов.

– Шаман пойдёт только для затравки, а дальше будет Апокалипсис – тотальное противостояние Добра и Зла.

– А устоим? – усомнился Балабанов. – С Аль Каидой не можем справиться всем цивилизованным человечеством, а тут шутка сказать, вся Сатанинская рать.

– Ой, темнота, – покачал головой Портсигаров. – Глубинка. Что нужно для крепкого и нерушимого союза двух не шибко расположенных друг к другу стран?

– Общий враг, – быстро подсказал Гонолупенко. – Вот! – возликовал от чужой понятливости Портсигаров. – Людей объединяет не любовь, Балабанов, а страх. Если есть ось зла, то полюбишь и козла.

– Не лишено, – сказал Коля. – Так ведь у нас нет связи с Низом, – забеспокоился Балабанов. – То есть туда – милости просим, а оттуда пока никто не приходил. И, может быть, к счастью.

– Ох уж эти мне провинциалы, – покачал головой Портсигаров. – Да ещё в милицейских мундирах. Современным миром, майор, правит не факт, а видимость. Факты же признаются за реальность только тогда, когда они эту видимость подтверждают. Вот это и есть цивилизованный подход к мировым проблемам. – Правильно, – сказал Коля. – Дайте мне видимость, а факты её подтверждающие я вам подберу. Пальчики оближите.

Балабанов облизал собственные запачканные майонезом пальцы, но никакой видимости в смысле глюков не узрел. Находился он всё в той же комнате, оклеенной финскими обоями, где кроме него присутствовали ещё трое сильно захмелевших мужиков, однако захмелевших всё-таки не до такой степени, чтобы их присутствие можно было считать просто видимостью. То ли Балабанов много выпил, то ли наоборот выпил явно недостаточно, в любом случае полёт Портсигаровской мысли оказался недоступным для его ума. Оставалось надеяться, что сон освежающе подействует на Балабанова, и он сумеет связно объяснить подполковнику Оловянному, что возложенная на него миссия никак не может быть выполнена. В конце концов, майора в милицейской школе учили работе с уликами, а не с видимостями. Садится же на колёса или на иглу сибиряк категорически отказывался даже ради интересов горячо любимого Отечества, поскольку у него на руках жена и ребёнок. И должно же, наконец, начальство войти в положение добросовестного работника.

– Химкина надо подключить, – сказал Портсигаров. – Его обработку в нужном направлении я беру на себя.

Коля и Гонолупенко закивали головами, а Балабанов, увлечённый собственными мыслями, похоже, упустил из разговора, продолжающегося за столом, нечто весьма важное, возможно даже судьбоносное, чреватое потрясениями для цивилизованного человечества, даже и не подозревающего, что его судьба решается в эту минуту в скромной московской квартире.

Гром грянул через два дня, когда отошедший после пьянки с шоуменами Балабанов явился в кабинет подполковника Оловянного с докладом о текущих и малозначительных делах.

Лицо подполковника было бледным до синевы, а в руках его прыгала газета, причём прыгала с такой интенсивностью, что Балабанов с большим трудом разобрал её название. Разумеется, это был «Комсомольский агитатор» и уж наверняка со статьей шизанутого Химкина. Майор смутно припомнил состоявшийся два дня назад пьяный разговор с шоуменами и внутренне приготовился к самому худшему. – Это что такое? – голосом умирающего лебедя спросил подполковник Оловянный. – По всей видимости, газета, – высказал своё мнение Балабанов.

Подполковник Оловянный рыкнул раненным львом, но не удержался на взятой низкой ноте и перешёл на визг побитой дворняги. Из сбивчивой речи травмированного журналюгам начальника Балабанов уяснил, что Химкин в этот раз превзошёл сам себя и выплеснул на ошарашенного обывателя бред Хулио-Игнасио, о котором майор неосторожно по пьяному делу поведал Портсигарову. Хорошо ещё, что журналист-шизофреник не упомянул имени Балабанова, и можно было всё списать на дикое недоразумение.

– Какое ещё недоразумение! – заходился в негодовании Оловянный. – Это ваши шуточки, майор Балабанов. И даром они вам не пройдут. Призраки в Москве, во вверенном нашему попечению городе. Вы в своём уме, майор? Вам что, скинхедов мало? В конце концов, можно было бы организовать демонстрацию гомосексуалистов, в защиту меньшинств. Но призраков то вы зачем привлекли на нашу голову?!

– А кто их привлекал, – возмутился Балабанов. – Сами вылезли. – Что значит вылезли?! Что вы мне голову морочите, майор Балабанов. Мне министр звонил. Он в шоке. А эти грязные намёки на связи призраков с Кремлём, и это накануне операции «Ответный визит»!

Честно говоря, Балабанов возмущение Оловянного разделял и будь его воля, он давно бы отправил Химкина в психбольницу, а редакцию «Комсомольского агитатора» – на пятнадцать суток, мести не очень чистые московские улицы. Но, увы, мнением Балабанова ни в этом городе, ни в мире никто особенно не интересовался. Оставалось набраться наглости и как ни в чём не бывало стоять на своём, а точнее на Химкинском бреде, спровоцированном коварным Портсигаровым. – В Великобритании призраки на каждом углу, а никто пока ещё в их цивилизованности не усомнился, – выдал он почёрпнутую ещё в школьные годы информацию. – Там даже чудовище есть в озере Лох-Несс. Деньги они на этом лопатой гребут, не говоря уже о политических дивидендах. А мы чем хуже-то.

Возможно, Оловянный кое-что слышал о британских призраках, во всяком случае, на лице его появилось сомнение, которое Балабанов расценил, как свою маленькую победу.

– Что это за цивилизованная страна, в которой нет ни призраков, ни чудовищ, ни летающих тарелок. Посчитают за сиволапых.

– Ты мне тут без политических намеков, Балабанов, – вновь возмущённо, правда, без истерического накала в голосе взвизгнул Оловянный. – Называй тогда уж просто лапотниками.

– Виноват, – спохватился Балабанов. – Оговорился.

Вот ведь дал маху! В свете новых политических веяний о медведе было велено отзываться как о животном умнейшем и просвещённейшем, имеющем четкую политическую позицию. И уж конечно лояльно настроенном как к державному орлу, так и к правящему под его сенью президенту.

Оловянный задумчиво прошёлся по кабинету. Балабанов задумчивость подполковника очень хорошо понимал. С одной стороны, министр выразил ему своё недоумение по поводу статьи, с другой, и в словах Балабанова была своя сермяжная правда. А потом, «Комсомольский агитатор» та ещё газета. По слухам, её во времена оны любил почитывать сам Папа, ныне благополучно пребывающий на пенсии. Нет, с плеча рубить нельзя. – Этот вопрос надо бы провентилировать, – осторожно посоветовал Балабанов и вскинул очи горе. – Очень может быть, что там нашу инициативу оценят.