Сергей Федотов - Паутина

Конюшня находилась справа, крытой галереей она соединялась с караулкой, где спали мертвецки пьяные патрули. В самой конюшне не было никого, кроме лошадей. Лес неслышно скользнул к воротам. Они оказались запертыми изнутри. Но что такое листвяжная задвижка для чародея? От колдунов и кудесниц он тем и отличается, что умеет двигать предметы силой Духа.

Нов принялся сдвигать запор в сторону. С него сошло семь потов, прежде чем догадался перенести усилия с деревяшки на железную рукоять, вбитую в брус. Задвижка сразу же подалась. Лес потянул за кованое кольцо, и одна из створок беззвучно пошла на него. Петли оказались хорошо смазанными. И слава Батюшке!

Отрок протиснулся внутрь. Дохнуло конским потом и навозом. Лошади слева и справа от прохода беспокойно запрядали ушами, учуяв незнакомца, но чародей принялся беззвучно вещать: «Я друг, я не обижу». Кони успокоились и принялись кто жевать, а кто дремать дальше. Лес прошелся вдоль стойл туда и обратно, распахивая калитки. Себе он приглядел вороного, уж больно был статен. Нов вступил с ним в мысленный разговор: «Ты — красавец, я люблю тебя. Пойдешь ли со мной?» Вороной потянулся губами к отроку. Лес потрепал гриву и вывел его в проход. Уздечки и седла хранились в караулке. Нов не решился идти туда. Мало ли что там все пьяные, береженого и Батюшка бережет.

Отрок вывел коня, запрыгнул на спину и мысленно приказал двигаться вперед. Но не спеша, не спеша… Потом представил себе вольный бег в лугах, да не в одиночку, а табуном, чтобы ветер свистел в ушах и развевал гриву. Лошади вереницей вышли из конюшни и потопали вслед за вороным. Взошла луна, и из башенки местность просматривалась почти как днем. Но тревоги никто не поднял.

Всадник вывел табун к холму, завернул и лесной тропой повел на восток. Заставил жеребца сойти с тропы и пропустить табун. Когда последняя лошадь процокала по каменистой дорожке, пролегающей по логу между лесистыми сопками, Нов отыскал пальцами нервный узел на холке своего скакуна. Нажал и почувствовал, что жеребец впал в оцепенение. Тогда Лес представил, что из-за холма к табуну крадутся два, нет, три медведя. Лошади испуганно заржали, а затем в панике ринулись вперед, не разбирая дороги.

Когда табун скрылся из глаз, Нов размял нервный узел и привел жеребца в чувство. Развернул и той же тропой, избитой копытами угнанных лошадей, тронулся назад к холму. Выбрался на тракт, ведущий от Дома стражи к западной границе. Песчаная дорога была испещрена следами подков, и разобраться, что по ней проехал одинокий всадник, не сумел бы ни один следопыт в мире. Если, конечно, не говорить о ведунах с их всепроникающим даром ясновидения. Но где патрули возьмут ведуна? Их всего-то на княжество человек восемь, и шесть находятся в столице при Дворе. А седьмой — его родной дед, уж он-то внука не выдаст. Про восьмого Лес не знал ничего. А может, было их и не восемь.

Нов вскоре сошел с торной дороги и лесными тропинками двинулся на юго-запад. Впереди лежала столица, но до нее было с десяток конных переходов. Холмград отрока не интересовал, но от него было полтора дня пути до Берестянки, родной деревни, где жил-поживал дедушка Пих, скрипел помаленьку, готовясь отмечать свой первый век. «А два века мне не протянуть», — шутил дедуля. Знал, когда умрет, но внуку не говорил.

Светало. Голова Нова клонилась вниз. Он клевал носом, встряхивался, пока не понял, что сейчас просто-напросто скатится с лошадиной спины в траву и даже не заметит этого. Будет спать и видеть сны о Берестянке, дедуле Пихе, исчезнувшем отце Кроне и зарытом на берестянском кладбище брате Ноже… Я что, уже заснул? — вскинулся Лес, протер глаза и вгляделся в предрассветную мглу.

Жеребец вышел к таежной речушке. Вдоль ее каменистого русла густо росла смородина. Черные гроздья спелых ягод свисали до самой воды. Речка была мелкой, но прямо под носом вороного имелся омуток, где кто-то плескался под крутым берегом. Нов спешился и отпустил скакуна попастись, велел только никуда не уходить.

Отрок сорвал несколько гроздей и принялся есть, вытягивая черешки сквозь сомкнутые зубы. Глазами он обшаривал окрестности, прикидывая, где укрыться от недоброго глаза и куда бежать в случае опасности. Речка струилась по распадку. Чуть выше, на склоне сопки, густой стеной стоял малинник. В нем и укроюсь, — решил Нов. Поднялся к кустам, осторожно раздвинул ветки, забрался в гущу и обнаружил травянистую лысинку. Набрал горсть малины, сунул в рот и повалился в траву.

Плеск под берегом усилился, потом Нов услышал чуть хрипловатое женское пение:

Приди, тебя я обниму,

За плечи ручками возьму,

А может, даже не за плечи.

Любовь все раны враз залечит.

Берегиня, подумал Лес и уснул. Водяных женщин он не боялся. Еще не вошел в возраст, когда сходят с ума от душевных песен берегинь…

Он спал и не видел, что местный леший обошел его, замкнув круг в пять сопок, две речушки и участок кедрача. Проснулся таким голодным, будто не ел три дня. А на самом деле в последний раз сидел за столом позавчера вечером. Съел тогда два стандартных ужина, лопал в запас, готовясь к побегу.

Огляделся окрест. Все спокойно. В тайге было полно зверья, водилась иножить, но ничего опасного не замечалось. Нов поел малины, спустился к воде. Умылся, попил, пожевал смородины. Вдоль тропы свисали красные прозрачные гроздья кислицы. К вкусу малины и смородины добавился кисло-сладкий красной смородины, но голод только усилился.

Лес достал из-за пазухи кошель с кремнями, ножом надрал бересты и запалил костер из сушняка. Срезал ветку, отыскал в кошеле бечевку, согнул лук. Не ахти какое оружие, но для его целей сойдет. Нарезал несколько стрел, заточил. С такими стрелами — без наконечника и оперения — на серьезную охоту рассчитывать не приходилось, но не медведей же, в конце концов, он собирался стрелять. Рябчики-сеголетки порхали там и тут, как бы прячась от человека, но и высовываясь из ветвей, умирая от любопытства: что за зверь сидит у огня?

Нов без труда подстрелил парочку, содрал перья вместе с кожей, разрезал каждого пополам и нанизал на рожны. Вонзил палочки в землю, чтобы мясо жарилось, и пошел собрать приправы; тощих, листиков черемши второго урожая.

Поел-попил, пожевал ягод и свистнул вороного. Жеребец явился и стал, как лист перед травой. Отрок запрыгнул, и они тронулись по тропе вслед за водой. Речушка вскоре слилась с другой, пошел кедрач. Лес сбил стрелой шишку, но она была залита смолой, не поспела. На заготовку орехов отправляются после того, как брусника поспеет, а точнее — через семь дней после ведьминого праздника на сопке Лысой, где отмечается победа над зеленорожими ютроллями. Это середина вересня.