Юлия Набокова - Легенда Лукоморья.

Почуяв неладное, ведьма бежит на голос. Она сбила пламя, сунув голову в кадку с водой и перевернув ее на пол. Теперь мокрое дерево чавкает под ногами, а пламя, спускаясь по ножкам стола вниз, с шипением гаснет. Пожара не будет. Ведьма трясет головой, трет рукой глаза и приближается. Вооружившись подвернувшимся под руку ухватом, пытаюсь сбить ее с ног.

Но ведьма уже не так легкомысленна, как раньше. Легкомысленна я, потому что слишком поздно понимаю, что ее слепота наигранна. Она ловко выбивает ухват из моих рук. Мгновение — и я пригвождена к стене, моя шея в тисках ухвата. Нас разделяет только длина черенка, и с того конца на меня с яростью пялится жуткое старушечье лицо. Уже не печеное яблоко, а оплавленный воск. Волосы на лбу и висках сгорели, обнажив череп с натянутой обожженной кожей. Щеки покрыты волдырями, и ведьма хрипит от ярости и от боли. Всем весом наваливается на ухват, будто хочет вмять меня в бревенчатую стену, замуровать заживо. «Она и замурует»,— с ужасом понимаю я. Замурует в этом искалеченном огнем и магией теле, и мое собственное лицо с чужими злыми глазами рассмеется мне в глаза, и мои собственные руки брезгливо оттолкнут Фросино тело с лицом старухи, в которое отныне и на веки вечные будет заключена моя душа.

Я завертелась ужом, пытаясь освободиться, но железные тиски одним ударом выбили из меня дыхание и сильней вжали в стену.

— Что ж,— шипит ведьма, одной рукой крепко держа ухват и дуя на другую, обожженную, руку,— придется взять и твое тело, а не только молодость. Жаль.— Цепкий взгляд ощупывает меня, как новое платье в магазине.— Это мне больше по праву. У Фроси волос густой, длинный, не чета твоему. Да и телесами уж больно ты тоща. Но ничего, за этим не станет. Раздобрею на пирогах.

Я коченею от ужаса. Она не только рассматривает мое тело, как платье, она уже продумывает, как его подогнать под свои мерки.

— Ничего у тебя не выйдет,— бодрясь изо всех сил, хриплю я.— Травки-то твои сгорели. А без них никак!

— Много ты смыслишь, дура деревенская,— криво усмехается ведьма.— Травки были нужны, чтобы молодость из тебя выгнать. Тогда бы тело твое само собой состарилось. А теперь мне все равно другого пути нет, как твое тело забрать. Для этого мне и одного заговора хватит.

— Дура-то я дура,— соглашаюсь я.— да только есть кому за меня вступиться. Будь уверена, тебя разыщут и так с тебя спросят, что мало не покажется.

— Это хто ж с меня спросит? — Ведьма хохочет.— Яга, что ли, бабка старая, подруженька заклятая? Так она меня уж давно схоронила. Тело мое прежнее, старое, уж давно в земле сгнило. Да только кто ж знает, что похоронена не я, а Лукерья, падчерица моя треклятая.

— Так ты не одну девицу сгубила? — похолодев, спрашиваю я.

— Сколько их было за эти годы, уж и считать не берусь! — Ведьма в усмешке обнажает гнилые зубы.— Заклинание-то хорошо, да хватает его только от одного лета до другого. Год минул, и краса девичья начинает угасать, а тело старится в считаные дни. Вот и приходится новый обряд проводить.

— Сколько ж ты живешь на свете? — хриплю я.

— Да уж двести лет в обед, не меньше! — торжествующе скалится ведьма.

Двести лет, сотни погубленных душ. И я стану одной из них, не остановлю эту тварь, не сотру ее с лица земли? Как бы не так!

Но тиски держат крепко, а ведьме не терпится завладеть новым телом, и она начинает шептать уже знакомые слова заклинания, Если я не могу шевельнуться и помешать провести обряд, вцепившись ей в космы, то это можно сделать и по-другому.

— Девушки бывают разные: черные, белые, красные,— во весь голос затягиваю я песню-прилипалу.— Но всем одинаково хочется на чем-нибудь заморочиться!

От неожиданности ведьма чуть не роняет прихват, но я рано радуюсь — ее выдержке можно позавидовать.

— Ты не могла бы заткнуть пасть? — злобно шипит она, прерывая заклинание.

— Песне ты не скажешь «до свиданья»! — воодушевленная, распеваю я.— Песня не расстанется с тобой! Через годы, через расстоянья, на любой дороге, в стороне любой...

Ведьма испепеляет меня взглядом и, стараясь не слушать, возобновляет заклинание. Но попробуй повтори все слова, когда в двух шагах надрывается певица да притом специально чудовищно фальшивит. Ведьма ругается благим матом и начинает заговор заново.

— Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер в мае... — душевно вывожу я.

— Замолчи-и-и-и! — визжит ведьма и нажимает на ухват с явным желанием меня придушить. Но железные дуги плотно застряли в бревнах и не могут углубиться больше.

И хоть я по-прежнему в плену и шею крепко держат полоски металла, распевать во весь голос мне это не мешает.

— Хали-гали, пара-трупер, нам с тобою было супер! Пара-трупер, хали-гали, мы с тобой всю ночь летали!

Ведьма воет от бешенства:

— И не надейся меня сбить!

— Потому что нельзя, потому что нельзя, потому что нельзя быть на свете красивой такой…

— Я все равно заберу твое тело! — беснуётся она.

— Нет, я не понял, что ты имела в виду! Нет, все понятно, что ты имела в виду, но что конкретно, что ты имела в виду...— невозмутимо напеваю я.

— Ну все, ты меня разозлила,— шипит ведьма.— Не хотела тратить силу, но придется.

— Что ты имела в виду, что ты имела в виду, что ты имела... — продолжаю голосить я.

Она выбрасывает вперед руку, что-то бормочет, и мои губы приклеиваются друг к другу, запирая внутри неспетые песни.

Ведьма торжествует и начинает выкрикивать слова заговора. На этот раз ей уже ничто не может помешать. С последним словом моя душа покинет тело, уступив место двухсотлетней паразитке, которая разрушит его за какой-то год жизни, а потом бросит, как ветхую одежку, и присвоит себе новое молодое тело.

От безнадежности судорогой сводит живот. А может, это уже душа готовится оставить тело? Нет рядом никого, кто может помешать старой ведьме. Ни верного Ива, который ищет Василису в Златограде, ни бесстрашного Варфоломея — будь он здесь, расцарапал бы ведьме глаза, ни наивного Кузьмы, который дрыхнет, наевшись ведьминых пирогов и не подозревая о том, что настоящая Фрося корчится в старушечьем теле в куче лохмотьев на печи. Никто не остановит ведьму, а она шепчет все быстрее, нетерпеливо приближая последние слова заклинания, и я нутром понимаю, что от обмена телами нас разделяют какие-то несколько слов.

— Юности цвет вместо старости лет.— Она шепчет знакомые слова.— Годы младые станут моими. Хворь, уйди прочь, юной стану в эту ночь.

Получается, это и есть заключительная часть заклинания. Когда я проснулась от кошмара, я прервала заклинание этом самом месте, не дав ведьме молвить последние колдовские слова.

— Беру себе твои кудри шелковые,— быстро бормочет ведьма,— твой голос медовый, твой румянец алый, твой стан статный.