Сенкия Сияда - В Школе Магии Зарежья

Потом наутро, когда я бегала гладить молоденьких хорошеньких пыжиков, дед долго скрипел о чем-то в сторонке с моими родителями, а когда я подбежала и с восторгом стала изливать на всех фонтан восхищения мягкостью шкурок и смешными хвостиками, и стала папу умолять взять себе одного безрогого, мама как-то побледнела, отвернулась, а дед погладил меня по голове.

А затем, когда мы уезжали, дядья долго выспрашивали, не велели ли боги шаману передвинуть куда-либо свою постройку для жилья? (Это длилось два часа, походило на кукольный тятр, который играли у нас в деревне, только вживую, и, судя по всему, являлось каким-то обрядом). Ответ все-таки был получен, что-то вроде «нет, но спросите еще раз через год». Шаман по нескольку лет оставался там, где жил. Ведь только шаман знал почти все секреты крайнего Севера и мог пережить в одиночку бесконечную ночь. Только к ним местные жители съезжались за особого рода шаманской помощью. Еще севернее шаманов не селился никто и никогда. Только мертвая стужа.

Позже (когда мы ехали в телеге домой) я узнала, что дед моим родителям говорил, что у меня какой-то дар, и просил, когда я подрасту, привезти меня ему на несколько лет в обучение. Мама, разумеется, была против. Отец свое мнение держал при себе, но, наверное, про себя считал, что поживем — увидим.

Однако, сбыться ничему этому не было суждено.

— Варька! Пожар! — с расширенными ужасом глазами кричит Глашка и, возбужденно озираясь, подпрыгивает на поляне. — Скорее вылазь!

«Ага! Сейчас, так я тебе и поверила!» — думаю я, усиленно прячась в кусте орешника. Быть салкой мне не охота.

Глашка, покрутившись на месте, что собака, заглотившая свой хвост, убегает, еле заметно шевеля ветки и траву. Дети, игравшие в игры в лесу, умеют ходить неслышно. Жду еще какое-то время, подозревая, что подружка просто затаилась. Тихо, даже птицы не поют. Вскоре мне надоедает. Змейкой вылажу из-под куста с предусмотрительным:

— Я в домике! — Налетевший ветер качает макушки деревьев. Шипят листвой потревоженные березки и ясени. Никого. Ватага мальчишек сегодня отправилась на речку без нас. Я и Глафирка, подражая первым сельским красавицам, задрав носы, заявили, что мужчины должны добиваться внимания женщин. Наши мужчины предпочли женщинам речку с окуньками; привязанным к ветке пологого дерева канатом, раскачавшись на котором так здорово сигать в воду, поджав к груди коленки; и водными брызгами, которые искрятся на солнце, как драгоценные камни. Мы назло им отправились в лес, хотя на речку тоже хотелось. Насобирав землянику прямо в рот, вытерли липкие руки об льняные сарафаны и занялись прятками.

Подхватываю распустившиеся волосы лентой и, тихонько напевая да подскакивая егозой, направляюсь к деревне. В просвете между деревьями глядится голубое небо с черными росчерками дыма. Удивленно замерев, понимаю, что Глашка не врала, и что есть мочи несусь к деревне. Полыхает один дом, рядом занимаются еще два. Подбегаю к ограде, и от удивления рот открывается сам собой. В воздухе летает щепа, искрят разряды, стоит невиданный грохот, сбивающий с ног. Словно бы в огромной серой туманной воронке борются два человеческих силуэта, два мага. Деревенские, даже не пытаясь тушить пламя, столпились вдалеке по противоположную от меня сторону и с животным страхом взирают на творящееся перед ними. Серый столб вибрирует и дышит, как живой. Растет вверх и, в секунду вытянувшись и изогнувшись, словно хлыст опускается на дом старосты.

Хрясь!

От строения не остается ничего. Обломки начинают хороводить в сером вихре, от скорости размываясь и растворяясь в нем. Конец хлыста переносит пламя еще на четыре дома. Сувой вибрирует все сильнее, я уже чувствую, как гудит воздух и земля под ногами. Мне сильно страшно, я хочу к маме и, прикрывшись рукой, пытаюсь высмотреть ее в той далекой толпе. Но ничего не разглядеть, лишь серая стена проносится с невообразимой силой. Разворачиваюсь, собираясь оббежать вокруг и пролезть к остальным через знакомую дырку в заборе, как вдруг что-то необъяснимо начинает меняться. Плывут, дергаются контуры, размытые, словно от хлесткого летнего ливня. Забор колышется, доски будто разделились на огромную кучу частичек и вот они копошатся, как муравьи в муравейнике. Краем глаза вижу что-то огромное, несущееся на меня. Вежды расширяются, на меня падает вихрь, снова изогнувшийся хлыстом. Захожусь диким криком. Конец коловращения начинает светиться и, словно свеча, вспыхивает белым пламенем, меня в него окунает с ног до головы...

Прихожу в себя. Понимаю, что лежу, открываю глаза и, тут же вспомнив, что было, с криком вскакиваю. Кругом разговаривает какой-то неродной, незнакомый лес. Тот дикий, что не рублен мужицкими топорами, и чьи кустарники, орешники да малинники не ломаны и не обобраны частыми находами деревенского люда...

...Я подождала, пока перестанет свербить в горле и в носу. Но в голосе все равно проскальзывали плаксивые нотки.

— Распределили в приют, ну, как приют, скорее, ночное прибежище. Днем — отработка подмастерьями. Мне можно сказать, повезло — попала на кухню в постоялый двор, воду таскала, полы мыла, лук резала, но хоть голодной никогда не была. Затем через полгода у нас провели обязательный имперский смотр на выявление предрасположенности к магии. У меня, видать, что-то нашли, забрали в Ступень, а дальше я попала сюда. Доволен?! — вскричала я под конец и попыталась вырваться и убежать. Я уже говорила, что Ладмир сильнее? М-да.

— Совсем ничего не помнила? — удивился вампир, даже не обратив внимания на мои тщетные дерганья. — Сколько же тебе было лет? Ведь, наверное, восемь-девять.

— Восемь. Да, люди иногда теряют память! Не знал? — ехидно спросила я, перестав выуживаться и приспосабливаясь к неспешному шагу Ладмира. — А пора бы, в твоем возрасте уже у всех, как правило, наступает старческий склероз. Маразм, дак, по-моему, у тебя уже налицо, — авторитетно заявила я и мстительно захихикала.

— Что?! А ну-ка повтори, что сказала? — нехорошим голосом проговорил Ладмир, выныривая из задумчивости и растягивая губы в клыкастой улыбке. Я перестала хихикать и пискнув, заизвивалась, пятками почувствовав угрозу. Но улизнуть не вышло. Ладмир, злорадно похохатывая, рывком притянул меня за стиснутую руку, сгреб в охапку и извалял в сугробе.

Назад я вернулась никем не замеченная, засоня Тамарка все так же сурком посапывала и даже на другой бок не перевернулась за время моего отсутствия. Снежок, опрометчиво оставленный на простыни, к моему приходу благополучно растаял, и пришлось, извернувшись, спать на боку у самой стенки, что, впрочем, все равно вышло не сразу из-за обилия в голове новый информации и составления плана растраты выигрыша за пари. И что не помешало мне в итоге заснуть, распластавшись на мокром пятне.