Сенкия Сияда - В Школе Магии Зарежья

Я же просто стояла, потупив взгляд, и чувствовала себя крайне глупо. Особенно когда вспоминала, какие усилия мы прикладывали, чтобы тайно добыть часть платьев, и понимала, что подвальный наверняка детально обо всем завхозу докладывал. Вот уж он, наверное, посмеялся. А мы-то считали себя самыми умными. Две дурынды!

— Ладно, — пресек мои терзания завхоз. — Идите-ка вы домой, а я покамест с этой кучей разберусь.

По тому, как ненароком задержался его взгляд на подвальном, можно было догадаться, что и не только с кучей.

— Мы только вещи заберем, — робко глянула на него Тамарка, — у нас курточки где-то там остались, — и, бочком протиснувшись к проходу, в нем и встала. Завхоз скептически заглянул в проем. Я тоже подобралась к двери. Картина впечатляла.

— Остается только надеяться, что они примерно в том же месте, где мы их оставляли, — грустно вздохнула я. Весь пол был равномерно покрыт хламом. Над ним плавала пыль.

Мы осторожненько двинулись вглубь.

— И платья свои сразу заберите, — сказал нам в спины Труль Шлисович, а потом чуть тише пробормотал: — От греха подальше.

Сундук с платьями мы нашли довольно легко. Он, хоть и был чуть засыпан сверху, все такой же открытый находился в дальнем углу, вот только курточки, оставленные возле него, куда-то испарились и, судя по всему, были погребены неподалеку. Найти их сейчас казалось невозможным. Мы молча присели и, вытянув за краешек из толщи две большие пыльные тряпки, соорудили два огромных тюка с бывшим содержимым сундука. Встали и, с кряхтеньем взвалив их на плечи, шатаясь под тяжестью, поковыляли на выход. Оказавшись возле Труля Шлисовича, мы покаянно потупились.

— Спасибо, — разглядывая пол, смущенно сказала я.

— Спасибо вам, — эхом просопела Тамарка.

— Да не за что, — как мне показалось, несколько умиленно отреагировал Труль Шлисович и, махнув рукой вдоль коридора, сказал: — Идите уж. Выход-то сами найдете?

— Да, — с облегчением выдвигаясь вперед, отозвались мы, чуть ли не зубами неся факел. Походив больше двух недель по примерно одному и тому же маршруту, мы уже не задумываясь знали в какую сторону поворачивать и в какой по счету проем. Правда, останавливаться и задумываться я бы нам все же не советовала, потому что насчет счета и сторон сразу возникали сомнения, а за ними страх и паника с хроническим истерическим выводом: «Мы все здесь умрем!». Постояв в подобных колебаниях возле пары развилок, мы все-таки смогли успешно выйти на улицу.

Не знаю, что думали про нас встречные ученики, когда мы в виде закоренелых татей с двумя мешками на спинах, сгорбившись и все в пыли, поднимались к себе на этаж, но я была преисполнена какой-то радости и благодарности к Трулю Шлисовичу, которого после его щедрости и вообще душевной широты считала самое малое Светочем добра. Кто бы знал, как кардинально может измениться наше мнение о нем.

Хоть мы и не слазили в помойку, все равно пришлось усиленно шоркаться в бане. Пыль была везде — в ушах, в носу, во рту, в волосах, между зубами, казалось даже, что она сыпется из глаз. Постирать за вечер нам удалось свою одежду и только одно платье из огромных тюков, сбросив которые в комнате и посмотрев со стороны, мы и сами не поняли, как оные доволочили. И то ворох нижних юбок пришлось отпарывать и стирать его отдельно для вящего удобства.

С этого момента все последующие вечера мы как затворники в скиту сидели в своей комнате и перешивали платья: подгоняли по длине, отрезали массивные воротники, отпарывали и вшивали перекроенные рукава. И если в первый день мы искололи себе все пальцы, то к исходу второй недели я могла не глядя не то что ровно и аккуратно обметать край, а и нитку в иголку вдеть. Ростиком мы с Тамаркой были примерно одинаковы, по груди и талии платья можно было отрегулировать на свой вкус, так как многие облачения затягивались с помощью завязок на талии, а остальные при содействии корсетных перетяжек. Тамарка на примерке просила затягивать ей корсет та-ак туго, что у меня даже стали появляться какие-то смутные подозрения насчет того, чем подруга вообще на самом деле дышит. Я же всего лишь просила остановить свои мучения на том моменте, когда лицо в отражении уже не краснело, а зеленело. В комнате царил абсолютный бардак и хаос из ниток, тканей, ножниц, перешитых, неперешитых, а также недоперешитых платьев. Поэтому, вполне логично, что гостей мы не приглашали, а тех, что приходили сами — выпроваживали, высовывая нос в тоненькую щелочку приоткрытой двери.

В среду перед обедом прогулялись до Адамантового трактира, чтобы поболтать и узнать, как у них там закончилось-то все в итоге с этими гномами. Трактир был закрыт, мы долго стучали, но нам так никто и не открыл. Видимо, все-таки закончилось все не очень.

С парнями мы тоже дружеских посиделок не устраивали, так, здоровались иногда в коридорах и все. Да им сейчас было и не особо до этого, за три недели до коронации продолжительность дополнительных занятий увеличили, а зачастую теперь и после ужина на улице проходили какие-то строевые мероприятия. Преподаватели словно посходили с ума и практически все лекции были посвящены тому, где кто должен стоять во время того-то и что делать, если произойдет то-то. Ну, нашей группы это не касалось, поэтому нам просто рассказывали, как участие в коронационных мероприятиях будет проходить у других. Класс грустно вздыхал. А на переменах меня вылавливали и прозрачно намекали готовить свою задницу к порке. Я клятвенно заверяла, что готовлю и уже даже розги замочила. Вызывать загодя лишние подозрения о том, что я собралась-таки совершить противозаконное я не хотела, и без того несчастные нервничали. Меж тем, я и сама начала волноваться. От Ладмира не было ни слуху, ни духу, ни, уж тем более, карты. Вся моя надежда была на него, я маялась, вконец отчаялась и, когда до коронации оставалось чуть больше недели, уже заработала себе бессонницу вкупе с насморком, с высунутой в форточку головой ночи напролет ожидая его появления. И даже Тамаркины истории меня не радовали.

Оказалось, например, что одна из копий злосчастного состаренного листочка с заклинанием, сделанная кем-то из наших одноклассников для своего триумфального «обворовывания Труля Шлисовича», ушла гулять в массы. Про полнолуние в листочке ничего не говорилось, и теперь практически каждую ночь находились наивные, но алчные желающие обналичить несметные сокровища. В то же время находилось еще большее количество жаждущих разыграть доверчивых расхитителей гробниц. Иногда они с кровожадным мычанием вылезали из саркофагов, иногда вылезали все вместе из одного. Иной раз во время проведения «обряда» врывались внутрь в обличьях злобных духов-охранников, нападали на заранее засланного лазутчика, вырывая у него из-под одежды какие-то красные куски, напоминающие мясо (особенно с перепугу), делали вид, что едят их, а потом, вытирая губы рукавами, направлялись к остальным застывшим от ужаса грабителям. Причем на следующую ночь число желающих участвовать в розыгрышах увеличивалось примерно на количество разыгранных в предыдущую ночь, и вроде бы в итоге даже был составлен соответствующий график запугивающих. Со временем число самовыдвиженцев с претензией на сокровище поуменьшилось, и бумагу стали специально подбрасывать жертвам или передавать невзначай.