Владимир Черепнин - Вовка в Троеклятом

— О! Услуга, которую я намег'еваюсь Вам оказать, совег'шенно иного г'ода. Хотя… Но об этом мы поговог'им потом…

— Ах, ты, старый педрило! — Емеля начал медленно подниматься, стиснув кулаки.

Луциберг сообразил, что привычное словоблудство в данный момент может оказаться губительным, и выпалил одной фразой объем информации, который в условиях, не приближенных к экстремальным, он выдавливал бы из себя не менее получаса:

— В Гог'оде появился новый человек, Вовка — Сантехник. Он очень опасен!

Услышав во второй раз за день непонятное слово «сантехник», причем оба раза его пугали этим загадочным персонажем, Емеля вновь опустил на роскошный диван свой раскормленный зад, плеснул себе водки, одним глотком опрокинул в себя пойло и уставился на непрошеного посетителя.

— Ну, рассказывай. Кто он, откуда и чем опасен?

Поняв, что опасность быть вздутым миновала или, по крайней мере, временно отступила, Бес Третьей Гильдии продолжил в привычной манере:

— Дело в том, что такие категог'ии, как место возникновения или социальное пг'оисхождение мало интег'есуют личность моего статуса. Дабы избежать дальнейшие возможные недог'азумения, я таки пг'едставлюсь. Позвольте отг'екомендоваться: Служитель Темных Сил, Бес Тг'етьей Гильдии Луцибег'г.

Черт вновь скомкал окончание своей фамилии, но и на сей раз, напрасно: Емеля не блистал эрудицией и не мог принять занудливого гостя за легендарного падшего ангела, по той простой причине, что понятия не имел, кто такой Люцифер. Но слово «бес» было ему знакомо.

— Во, блин, — пробормотал Емеля и опять налил себе водки, — продолжай.

— Ну, так, вот. Что я имею Вам сообщить. В данный момент этот Сантехник пг'ямым ходом напг'авляется сюда.

— Зачем?

— Конечно, он не в коем г'азе в откг'ытую не выскажет свои истинные намег'ения, и внешне его визит будет выглядеть вполне миг'олюбиво, даже дг'ужественно. Но не стоит обольщаться, дабы потом не испытать запоздалого г'азочаг'ования. Ибо Вовка этот — весьма коваг'ный тип. И общение с ним могут иметь необг'атимые последствия…

— Слышь, ты водочки стегани, может, заговоришь по человечески, а то ни хрена не понимаю.

— Пг'емного благодаг'ен за столь лестное пг'едложение, но я не употг'ебляю гог'ячительных напитков, хотя очень даже уважаю пг'истг'астие к ним дг'угих. Тепег'ь о деле. Вам надлежит заточить в самую мг'ачную темницу этого злобного Сантехника.

— Погодь, — перебил черта хозяин, — он чем так страшен? Колдун, что ли?

— Нет, гог'аздо хуже, он…

— Богатырь?

— Нет.

— Тогда какого хрена мне его бояться?

— Я же говог'ил, что его злостные намег'ения чг'еваты катостг'офическими изменениями как в жизни всего Гог'ода, так и, непосг'едственно, в благополучном существовании глубоко уважаемой Вашей пег'соны.

— Эт, ты про Маньку так? Персона… Гм… Это что, ругательство?

— Ви в очег'едной г'аз невег'но истолковали мои слова. Я имел в виду, что безбедное существование Сантехника угг'ожает лично Вам. И по этому надлежит…

— Снести ему башку! — Догадался Емеля.

— Нет! Ни в коем случае. Возможно Ви пег'еоценили масштабы опасности, исходящей от вышеуказанного индивидуума, и столь жесткая мег'а абсолютно неуместна в данных условиях.

— Опять не могу въехать в твою галиматью. То он опасный, то нет. Если его нечего бояться, то пусть себе гуляет.

— Это категог'ически невег'ное г'ешение!

— Тогда — башку долой!

— Нет.

— Да что ж тебе надо, бесовское отродье?!

— Достаточно будет подег'жать этого Вовку в темнице, ну скажем, паг'у недель и всенепг'еменнейше на хлебе и воде.

— Так, чем эта морока с тюрягой, проще секир башку ему устроить. И нам спокойней, и народу развлечение.

— Это две большие г'азницы. Темницы вполне достаточно. И если Вас одолеет депг'ессия, то под г'укой будет достойное г'азвлечение. Ви всегда сможете г'азвеять хандг'у, пг'именив к данному субъекту истязательное воздействие.

— Чего?

— В пг'остонаг'одье это называется пытками.

— Мысль, конечно, интересная… Но надоело. Шибко громко орут.

— А г'азве Вам когда-нибудь пг'иходилось пытать настоящего Сантехника?

— Не-а. Я подумаю над этим вопросом.

— Но Ви должны мне гаг'антиг'овать, что…

— Ни хрена я тебе не должен, понял, урод? — Не смотря на постоянную подпитку допингом под названием «Смирновская», голова Емели стала ватной от обилия слабо знакомых и малопонятных слов. Он подумал, что если послушает еще несколько минут словесную дрисню беса, то рехнется. — Про пытки ты хорошо придумал. Я ни разу не истязал не только непонятных Сантехников, но и чертей тоже… Ребятушки! Ату!

— Ви не имеете ни какого мог'ального пг'ава! У меня очень высокие покг'овители. Да они в пог'ошок… — Луциберг осекся, заметив пятерых огромных мавров, вооруженных ятаганами, надвигающихся на него.

Бес попятился, постоянно натыкаясь на изобилующие предметы роскоши.

— Я таки взываю к остаткам Вашего г'азума и надеюсь, что Ви внемлете моему пг'едупг'еждению, — скороговоркой тараторил черт, отступая от приближающихся телохранителей, — и главное, не пег'ебог'щите! Ни какой казни…

Отточенное до кондиции бритвы лезвие ятагана рассекло облако дыма.

— Во, блин! Не нравится мне все это. Визиря ко мне!

Мы вынырнули из-за очередного поворота и оказались на дворцовой площади. Теперь только она отделяла нас от обиталища Емели.

Почему-то назвать дворцом это сооружение у меня не поворачивался язык. По мере приближения к цели я уже созерцал отдельные фрагменты строения, выглядывающие в просветы между домами. Но не смотря на заверения Серенького, в голове не укладывалось, что это части единого целого. Теперь же я убедился в правоте медведя и за одно — охренел.

Даже если накачать наркотой уже сошедшего с ума авангардного архитектора, то в его глюках было бы гораздо больше здравого смысла, чем в том, что именовалось дворцом Емели. Описать это — невозможно. Готические башни венчали беременные луковицы куполов, плавно переходящие в многоярусные перекрытия пагод; бревенчатый сруб, имеющий вместо крыши каменное изваяние, изображающее голову свиньи; диагональные, колбасоподобные соединительные переходы; мраморные лестницы, ведущие в никуда и тому подобные несуразности.

— Кьясотися!.. — Восторженно протянул Соловушка. — Сколько не смотью ни как не налюбуюсь.

Конечно, я не считал разбойника тонким эстетом (да и сам таковым не являлся), но такого восторга от созерцания плода больного воображения я не ожидал от своего спутника.

А Соловушка, охваченный эйфорией, не сводя изумленного взгляда от шедевра кича, заткнул большим пальцем левую ноздрю и смачно высморкался. Содержимое правой половины картошкообразного носа звонко чмякнулось на булыжник площади. Затем Славик повторил процедуру с другой ноздрей, подытожил: