Владимир Черепнин - Вовка в Троеклятом

— Я все продумал. Сначала надо расхлебать ту кашу, которая по моей милости у вас тут заварилась. Да и к тому же… Ладно, хватит об этом. Успеем. Куда он теперь от нас денется?

— А, вдр-руг, другие черти освободят?

— Не, он не станет к ним обращаться за помощью. Забыли что ль, я у него первое задание. Любая просьба подгадит испытательный срок. Так куда его денем?

— Как куда? Конечно же в погр-реб!

— Нельзя. Я там окончательно пг'остужусь. Последние очень много лет я находился в помещениях с более высокой темпег'атуг'ой, — и действительно, его прононс стал совсем невыносимым.

— Др-ровишки с угольком подбр-расывал? Кочегар-рил?

— Сейчас эта пг'офессия называется опег'атог'. Но от этого пг'охладней там не стало. И водг'ужение моей теплолюбивой пег'соны в погг'еб — настоящее звег'ство.

— Звер-рство, говор-ришь? В каком-то смысле — да! — Повеселевший Карл покосился на Ваську. — Но спр-раведливости р-ради, следует добавить еще пар-ру эпитетов. Таких как человечность, — ворон указал крылом на меня, — и птичество, — театральный поклон. — И чтобы внести полную ясность, доношу до всеобщего сведения, что считать Ваську звер-рем можно только в пер-рвом пр-риближении. Да, пор-рой он бывает свир-реп, и я бы не советовал всяким сопливым чер-ртям попадаться ему под гор-рячую лапу. Но на самом деле, он добр-рое домашнее животное. Дабы окончательно р-расставить все точки над «е», поясняю: вместо того, чтобы вер-рещать: «Звер-рство», ты должен был сказать: «человечность, птичество и домашнее животноство». Понял или клюнуть?

Луциберг судорожно закивал, одновременно повторяя: «Нет, нет, нет, только не это!» — Скорее всего, кивки следовало воспринимать, как то, что черт все понял, а слова — ответ на предложение клюнуть. Движения головы беса становились с каждым кивком все более вялыми. Слова превратились в невнятное бормотание, затем перешедшее в причмокивание. Наконец, пятак уперся во впалую грудь, и раздалось гундосое сопение.

— Сварился милок. А выпил всего-то…

— Это он от пер-реживаний. Ну, чо, в погр-реб его?

— Не, соплями все зальет. Пусть тут спит. Все равно избушка никого чужого не пустит.

На том и порешили. Тем более надо было торопиться к Соловушке с Горынычем, и возиться с чертом не было ни времени, ни желания.

Перед тем, как покинуть избушку (сразу после посошка) мне пришла в голову мысль, что не мешало бы вооружиться.

— Василь, а у Яны где-нибудь в загашнике случайно не завалялась автоматическая секир башка? — Поймав недоуменный взгляд, я уточнил, Меч-кладенец. Или что-нибудь подобное из колдовских прибамбасов? Как никак Горыныч. Кто знает, что у него на умах. Да и вообще, мало ли…

Кот развел лапы.

— Нет.

Карл, склонив голову набок, с уважением сделал вывод:

— А ты, Вовка, оказывается, кр-ровожадный!

На поляне Васька бросил клубок на землю.

— Ищи.

Шерстяной шарик покатался туда-сюда, остановился, виляя торчащей ниткой. Словно собака хвостом, давая понять, что след взят.

— Вперед!

Вслед за клубком-ищейкой мы отправились на встречу с трехголовым огнедышащим змеем, которого все почему-то запросто называли просто по отчеству — Горынычем.

после почти часового блуждания по непролазным дебрям сказочного леса, мы все-таки выбрались на долгожданную полянку, где нас ожидали Соловушка и его друг. разбойник сидел по-турецки. Кажется. Из-под живота торчали разведенные в разные стороны коленки.

Но меня в большей степени привлекал змей. При ближнем рассмотрении он оказался не таким уж огромным. Всего лишь три-четыре железнодорожных вагона. Шипастое тело, покрытое грязно-зеленой чешуей, аккуратно сложенные вдоль спины перепончатые крылья. Три длинных толстых шеи завершали классические драконьи головы, которые возлежали на траве, напротив Соловушки. Если продолжать транспортные аналогии, то каждая из голов была соразмерна с малолитражкой.

Когда мы подошли, разбойник шустро вскочил на ноги, но ворон не дал ему ни малейшей возможности раскрыть рот. Точнее, рот-то как раз и раскрылся. От удивления. А, вот, вставить хоть словечко у грабителя не было ни малейшего шанса.

— Ах ты, толстомор-рдый жир-рножоп! Да если бы ты был мер-ртвым и лежал сейчас в гр-робу, то пер-ревер-рнулся бы в нем не менее тр-рехсот р-раз! В то вр-ремя, когда мы, истекая кр-ровью, не щадя своих жизней, ср-ражаемся с чер-ртями, он нам тут сюр-рпр-ризики устр-раивает! Твое счастье, что тепер-рь у нас каждый воин на счету, даже такой никудышный. Но как пушечное мясо, пр-ригодишься. Но погоди, вот, кончится война…, если начнется, тогда я тебе устр-рою такую жизнь, что ты в ад запр-росишься. Где-то я уже такое совсем недавно слышал… Кстати, у меня есть один знакомый, он твою тр-рясущуюся плоть туда без очер-реди пр-ропустит!

Васька тоже был очень недоволен, но ограничился только тем, что процедил сквозь зубы:

— Конспиратор хренов.

Так же, как и Соловушка, я ни фига не понимал, хотя смутные подозрения начали зарождаться.

Заметив мое недоумение, кот объяснил:

— Видишь вон ту сосну? — Он указал на дерево, расположенное в диаметрально противоположном направлении относительно того места, где мы вышли на поляну.

— Ну.

— Рядом с сосной — тропинка. Пять минут по ней, и мы в избушке.

Теперь я понял негодование ворона с котом и в душе полностью к нему присоединялся. Тем более, что от этого бессмысленного крюка по зарослям больше всех пострадал именно я. Карл, как и положено птице, передвигался по воздуху, перелетая с ветки на ветку. Васька хоть и крупный кот, а ваш покорный слуга — не очень крупный человек, все равно наши габариты несоизмеримы. И там, где, пользуясь кошачьей гибкостью, Василий с легкостью преодолевал заросли, мне приходилось продираться сквозь частый кустарник, богатый колючками и шипами. Удивляло одно. Как умудрился пройти Соловушка?

Но вслух своего недовольства я не выразил. ведь разбойник был искренне уверен, что делает все правильно.

В подтверждение моей мысли, понявший, в чем его обвиняют, Славик таинственно изрек:

— Так было надо! — И тут же приступил к официальной части. Знакомьтесь. Вовка — Гойинысь, Гойинысь — Вовка.

Головы-близнецы. До этого с интересом наблюдавшие за происходящим, немного приподнялись над землей и синхронно кивнули, затем мягко улеглись на место. Я ответил легким реверансом.

— Ну, давай, называй меня…нас, хором потребовали головы, а левая добавила:

— Вячечлав обещал.

— Вячеслав, — машинально поправил я, за что заработал полный благодарности взгляд Соловушки.

— Буду иметь ввиду, — сообщил хор и вновь потребовал, — давай, имена-то!

— Да, погоди ты, — я попытался умерить пыл Горыныча, — мы просили Вячеслава кое-что узнать у тебя.