Михаил Березин - Именины сердца

Здравствуйте, меня зовут Викки Габсбург. Стало быть, я – из рода Габсбургов.

Конечно, не из тех Габсбургов, что были императорами Священной Римской империи, а позднее царствовали в Австрии, Испании и Австро-Венгрии, но все же из рода Габсбургов, нравится это кому-то или нет.

Моего отца звали Францем. Не Францем Фердинандом, а просто Францем.

Следовательно, я – Викки Францевна Габсбург, а вовсе не Витуля. И очень жаль, что Виктор Петрович этого не понял. Только и твердил с дурацкой ухмылкой

Витуля да Витуля и все норовил ущипнуть меня за ягодицу. Интеллект – ниже плинтуса.

Девочка устала, сказала я себе о себе. Это солнышко, эта ласточка, эта птичка устала до смерти от примитивных особей мужского пола, а ей, этой куколке, уже почти двадцать восемь, и где же выход?

Лапочке не везет. То попадется ей потомственный психопат с задатками гения, то румяный барбос с улыбкой преуспевающего политика и единственной извилиной в башке. Можно бы, конечно, обойтись и вовсе без мужиков, но тогда как быть с ????????????????????????????,?????????…

Однако на сей раз девочка действительно устала. Эта крошка, эта куколка, эта мышка. Виктор Петрович ее доконал.

Начать с того, что он рыжий. Конечно, принц Гамлет тоже был рыжим. Вернее, до

Шекспира, к стыду своему, я так и не добралась и не берусь утверждать, что у

Шекспира он именно рыжий. Да и в знаменитом фильме Козинцева – черно-белом – непонятно, какой там Смоктуновский. Но, вне зависимости от Шекспира и

Козинцева, в моем сознании принц датский Гамлет рыжий. Аминь!

Однако беда Виктора Петровича даже не в том, что он, как и Гамлет, рыжий. А в том, что за рыжего Гамлета я бы пошла не задумываясь, а за рыжего Виктора

Петровича – черта с два. Сама не знаю, почему. Хотя нет, разумеется, знаю: нечего в рыжие лезть, коль не принц.

Вообще-то, я – идеалистка. То бишь, считаю сознание первичным, а материю вторичной. И поскольку я вычеркнула Виктора Петровича из своего сознания, то его вроде бы и нет. Как и остальных мужчин, которых я тоже вычеркнула из своего сознания. Среди этих остальных встречались люди разные: художники, врачи, артисты и даже подполковник бронетанковых войск. А бизнесменов – тех вообще немеряно. И теперь никого из них не осталось, царство им небесное. Я изобрела ненасильственный метод устранения: уничтожаю мужчин в самой себе.

Подполковника, к примеру, подорвала на мине. Его внутренности потом еще долго барахтались и кувыркались в воздухе, прежде чем упасть на вцепившихся в землю соратников по оружию. Как он меня достал!

Словом, во мне покоится кладбище мужчин. Обычно на кладбище кто-то покоится, а во мне покоится само кладбище, на котором в свою очередь покоятся мои бывшие ухажеры.

Но когда я прикончила в себе Виктора Петровича, мне сделалось по-настоящему муторно. И не потому, что он был чем-то лучше других – скорее, хуже, и даже не потому, что он был рыжим, хотя он действительно был рыжим, а, наверное, потому, что судьба предъявила его в виде последнего аргумента: настоящих мужчин совсем не осталось. Сначала я подумала об этом, просто так, а потом мне захотелось сделать глобальное обобщение: настоящих мужчин НА ЗЕМЛЕ не осталось. Хоть вой.

Я тогда сидела у себя в комнате…

Квартирка у меня малогабаритная. Когда-то я была рада и такой, ведь папа мой покойный – царство ему небесное – донецкий шахтер. Даром, что Франц Габсбург

(обрусевший немец). Конечно, на родине у нас была большая квартира в новом микрорайоне, но одно дело – Донецк, и совсем другое – Москва. Сестра моя младшая до сих пор живет с мамочкой в той квартире, ей тоже с мужиками не очень-то.

"Настоящих мужчин на Земле не осталось."

Об этом я и подумала, сидя у себя в комнате. И вспомнила о сестре и о мамочке.

Теперь мы с ними подданные различных держав, поскольку после окончания института мне удалось зацепиться в Москве. Впрочем, обе державы относятся к разряду тех, за которые обидно. Что в свою очередь не так обидно.

В тот момент я сидела на тахте, а потом легла, вытянув ноги. Когда приходишь к столь неутешительным выводам, так и подмывает вытянуть ноги. Тем более что тахта у меня, в отличие от комнаты, довольно большая и занимает добрую треть жилплощади. Всех мужчин без исключения, которых я потом в себе укокошила, моя тахта приводила в восхищение. Даже подполковника. Совершенно не скрипит, в ??????????,????????????,???????????????????????????????????????????… ??????,?????…

И вот я лежала, вытянув ноги, и бессмысленно пялилась то на "стенку", то на полированный стол с двумя стульями, поскольку пялиться в моей комнате принципиально больше не на что. В коридоре при желании можно попялиться на вешалку, в ванной – на зеркало, в кухоньке – на холодильник, кухонный стол, под который задвинуты табуретки, да на плиту. Как видите, выбор небогатый, но он все-таки есть. Однако те, которых потом я в себе изничтожила, в один голос утверждали, что им нравится тахта. Скажи хоть кто-нибудь, что ему больше по нраву полированный стол, что у него какая-то особенная полировка, у этого гребаного стола, может, я за такого и пошла бы, чем черт не шутит. Но все долдонили как заведенные – тахта да тахта, а потом плотоядно смотрели на меня.

Очевидно, в их представлении я была чем-то вроде человека-тахты. Да пошли они!

Я перевернулась на другой бок и уперлась лбом в стену с выгоревшими обоями.

Девоньке плохо. Этой рыбоньке, этой заиньке, этой киске.

Я попыталась отвлечь себя воспоминаниями о том, при каких обстоятельствах получила эту квартирку. Институт я закончила в знаменательный год развала

Союза, после чего два сезона отбарабанила на МЭЛЗе: Московском Электроламповом

Заводе. А потом на меня натолкнулся – в прямом смысле слова – некий профсоюзный заправила, который взял меня к себе. Контора его, между прочим, унаследовала львиную долю собственности ВЦСПС и все, кто в ней работал, в связи с этим обстоятельством были счастливы до упаду. Но меня такого рода подробности не очень-то интересовали. Вместо грязного, пропахшего машинным маслом цеха мне предстояло работать в чистом помещении – вот это класс! И из комнаты в общежитии, которую приходилось делить с двумя заводскими проститутками, перебраться в собственную квартиру, пусть и малогабаритную.

Правда, вскорости того профсоюзного деятеля я угробила в себе: подвесила на крюке и хлестала плетью по ребрам, пока он не испустил дух, и ему это не то, чтобы понравилось, но потом его как-то удачно, вовремя посадили, и новую должность мне удалось за собой сохранить. С тех пор я отправляю членов нашего профсоюза отдыхать на побережье Черного моря. Другими словами, нахожусь на низшей ступени иерархии. Те, кто находится на более высоких ступенях, отправляют членов нашего профсоюза отдыхать в Турцию, Испанию, Италию,