Евгений Ясенов - Золотая шпора, или путь Мариуса

Но Курш Бахар воздел руки — и его подчиненные, бурча, успокоились. Вновь настала тишина, нарушаемая лишь шорохом ветра.

— Завтра на рассвете мы принесем тебе искупительную жертву, о Митра! — вскричал Бахар трубно. — Уведите их! — распорядился он, брезгливо махнув рукой в сторону пленников.

До рассвета оставалось часов девять. Пленникам предстояло провести это время в тесном, грязном и заплесневелом полуподвальчике с мощными каменными стенами и без окон — только узкие бойницы под высоченным потолком. Два человека с одной пикой несли охрану внутри помещения. Неизвестной численности караул дежурил снаружи. Пикинеры время от времени переговаривались с "наружниками".

Узники молчали. Каждый думал о своем. Расмус прошел нелегкий путь от отчаяния — к дикой злобе, от нее — к бохогульству, и, наконец — к апатии, впав в транс, отстраненно вспоминая наиболее приятные, а затем — наиболее неприятные события своей жизни. Им овладело одно из двух обычных состояний приговоренного к смерти, который либо безумно активен и бьется о стены своей камеры, как пленный буйвол, либо абсолютно пассивен.

Прошел час. Уго сказал спутникам:

— Глупо умирать, даже не попробовав спастись. У меня есть план. Я пока подготовлюсь, а потом расскажу, — и он замолчал, так как стражи уже злобно посматривали в его сторону.

Откуда-то из складок своей изодранной одежды Уго извлек нечто сморщенное и бледное. Выглядело это отвратительно, как засушенный эмбрион. Мариус вдруг вспомнил конец пути по Каменному Лесу и корень, который Уго тогда добыл. Как он назвал это растение? Мандолина? Да нет, мандрагора!

Зачем он сейчас достал сухой корень? Неужели это и есть его план?

Изначально сочный, мясистый, за истекшие месяцы корень потерял две трети своего объема.

— Прикрой меня! — попросил Уго.

Мариус передвинулся, сделав вид, что у него просто затекла нога.

Убедившись, что стал невидимым для стражи, Уго уложил мандрагору на камень и в каких-то полминуты своими кандалами растер ее в серый порошок, который собрал в неприметную кучку.

— Белены бы сюда… Ладно. Будем ждать, — шепнул он.

Вскоре стемнело настолько, что страже пришлось зажечь светильник, укрепленный на стене. Тут же им принесли ужин — и, отложив свою пику, служивые принялись за еду. Чавкающие и сосущие звуки заполнили подвал.

Пленникам не принесли ничего. Это был плохой знак. Он ясно говорил о том, что Митра не ограничится одной жертвой. Пленники не питались уже более суток. Голод крепко держал каждого из них за желудок.

"Ну, погодите, собаки!" — со злостью подумал Уго.

— Приготовьтесь! — шепнул он товарищам. Затем, скрючившись, упал с каменной скамьи, и застонал, извиваясь в конвульсиях. Поперхнувшись стражи как по команде повернули рыла в его сторону. Уго царапал ногтями пол. Его тело сотрясали приступы безрезультатной рвоты. Все выглядело настолько натурально, что даже Мариус поверил. Стражи обменялись короткими замечаниями. Затем, подхватив Уго под руки, поволокли к выходу. Уго бессильно повис на их мощных плечах, усердно конвульсируя.

Лишь только эта троица вышла, в помещение вошел один из наружных караульных. Но нескольких секунд, пока в камере не было стражников, Мариусу хватило вполне. Он подскочил к столу и всыпал в остатки еды и питья порошок мандрагоры. Когда в камеру вошел наружник, он застал обоих пленников в максимально смиренных позах в самом дальнем от двери углу.

Чуть погодя вернулся один из внутренних стражей — косой, с висячей бородавкой. Усевшись за стол, он рявкнул на пленников и продолжил прием пищи. Наружник плюнул в их угол (не доплюнул, однако) и вышел. Лишь только закончилось чавканье и сопенье, как распахнулась дверь. Появился второй страж — толстогубый, с мощными надбровными дугами. Он волок Уго и, переступив порог, грубо швырнул несчастного грамотея все в тот же угол. Уго загремел костями и завыл. Судя по свежим ссадинам, в чувство его приводили весьма радикально.

Получилось немного не так, как задумывалось. По плану Уго, охранники должны были принять пищу, уснащенную мандрагорой, одновременно. Но что получилось, то получилось.

Результаты последовали минут через двадцать. Косой охранник схватился за горло, пытаясь вздохнуть, захрипел, свалился и затих. Насмерть перепуганный толстогубый бросился к товарищу и стал теребить уже бездыханное тело. Жизни в упавшем осталось не больше, чем в железной чушке.

— Пошел! — скомандовал Уго Расмусу. Собрав все силы, Расмус ринулся к толстогубому и молниеносно перетянул его шею своей цепью. Толстогубый схватился за цепь, пытаясь ослабить эту стальную удавку. Но одолеть Расмуса, даже изможденного голодом, в тот момент вряд ли смог бы кто-то из смертных. Он понимал, что должен убить быстро и бесшумно. От этого зависела его жизнь. И он, как всегда, выполнил задачу наилучшим образом. Захрипев, толстогубый обмяк. Расмус развел руки — страж мешком рухнул на пол.

Теперь следовало очень осторожно освободиться от цепей. К счастью, имелась пика, захваченная в борьбе. Расмус ловко и почти неслышно разомкнул звенья. На запястьях и щиколотках пленников остались лишь железные «браслеты». Ноги и руки, избавленные от оков, пели и требовали работы. Однако пока они получили только половину свободы.

После трапезы тюремщиков на столе оставались объедки. Мариус хорошо помнил, какие из продуктов он посыпал мандрагорой. Хлеб отравлен не был. И пленники набросились на хлеб, уничтожив его в мгновение ока.

Когда последняя крошка исчезла в чьем-то рту, Уго схватил железную миску и с силой швырнул ее в стену. Раздался грохот, который, как Уго и ожидал, привлек внимание наружного караула. Из-за дверей послышался вопрос на птичьем языке. Пленники его не поняли и поэтому промолчали. Тогда дверь заскрипела, и в щель просунулась голова караульного. Лучше бы ему никогда никуда не просовываться! Расмус что есть силы ударил пикой в лицо караульного. Из головы степняка брызнула кровь, он упал, издав детский всхлип.

На волю! Уго распахнул дверь и выскочил из полуподвальчика, готовясь поразить врага ножом, позаимствованным у косого. Затем на свежий воздух вырвался Мариус, вооруженный табуретом. Тяжелый арьергард составлял Расмус с пикой.

Под звездным небом все было тихо. В синей темени чернел силуэт главного храма Кабы.

— Теперь нам туда, — указал Уго на храм.

— За каким дьяволом? — изумился Расмус.

— Шпора, — напомнил Уго.

— Что "шпора"? — передразнил его Расмус. — Где ты ее искать собрался? Ты знаешь, куда они ее сунули? Бежать надо, а не по храмам шарить!

— Хорошо. А как ты убежишь?

— На лошадях, — ответил Расмус, трясясь как в лихорадке. Он чувствовал, что с каждой секундой шансы на спасение тают.