Евгений Ясенов - Золотая шпора, или путь Мариуса

— Матерь повелела явить ей чужеземца! — рявкнул он с непонятным Мариусу пафосом.

— Исполни, Губерт! — добродушно отозвался бас из толпы.

Блондинистый юноша, один из конвоиров, подтолкнул Мариуса в спину — весьма деликатно, надо сказать.

— Послушайте, люди добрые! — попытался Мариус отчаянно воззвать к толпе, но тут уж получил от юнца основательный тычок пониже спины. И, покорившись судьбе, поковылял к холму, успев услышать удивленный возглас: "Слыхал, кум, как по-нашему разумеет?"

Один из камней, положенных в основание холма, выделялся своей высотой. Поравнявшись с ним, Губерт вдруг скрылся из виду. И только тут Мариус увидел хитро замаскированный вход. Камень-то не был, оказывается, частью холма. Между ним и холмом оставался зазор в целую лигу шириной. Мариус протиснулся в эту щель и увидел еще один узкий проход. Система становилась понятной — маленький лабиринт, вход в который был настолько незаметен, что для непосвященного, можно считать, вовсе не существовал.

Протиснувшись через шесть коридорчиков лабиринта, Мариус оказался, наконец, во внутреннем помещении. Он затравленно огляделся. Темно. Душно. Воняет кислой капустой, гнильем и черт знает чем еще. Все устлано роскошными шкурами. Дьявольщина, откуда здесь шкуры? На всю громадную пещеру — один маленький светильник, да и тот мерцает в дальнем углу, розоватыми лучами освещая две фигуры. Первая — каменная. Бог Рагула в святотатственной позе — со скрещенными руками, спиной к своим чадам. Испуганный Мариус молча прочел коротенькую молитву.

По всем канонам, Рагула должен стоять лицом к людям, простирая руки над головой — как бы источая миру солнечный свет.

Вторая фигура была чуть более живая. У подножия каменного Рагулы, в сером базальтовом кресле, устланном оранжево-черной шкурой, восседала старуха. Ее застывшее лицо коричневого цвета выдубили годы и изрезали морщины, глубокие, как траншеи. Можно было подумать, что старуха родилась одновременно с камнем, на котором покоилось ее тучное тулово, и только с гибелью этого камня отойдет к праотцам. У подножия кресла копошилось странное существо, в котором Мариус скорее разгадал, чем опознал девчонку лет четырнадцати.

— Я привел его, преподобная матерь! — сообщил Губерт.

Старуха с трудом приоткрыла глаза и цепко, хищно посмотрела на Мариуса. Взгляд сверлил, выворачивал наизнанку. Мариусу стало так плохо, что, предложи ему кто-то превратиться в самое мерзкое из насекомых — и он согласился бы моментально, и тут же забился бы в самую узкую щель, лишь бы ускользнуть от страшной старухи.

— Подойди! — скрипучим голосом властно приказала бабка. Душа Мариуса кричала: "Стой, дурак!" Но тело уже выполняло приказ. Мариус сделал шаг к креслу. "Правильно, мессир!" — одобрил Любовник. — "Никогда не надо ссориться со старшими!"

И вот Мариус — прямо перед каменным креслом. Копошащееся создание, попискивая, шмыгнуло в сторону. Вытянув руку, старуха ощупала лицо Мариуса. Того чуть не вырвало — но он из последних сил сдержался. Рука преподобной Матери оказалась сухой и шершавой. Она царапала, как шинель.

— Рен! — заключила она.

— Отвечай матери! — верноподданически взвизгнул Губерт.

— Не надо! — раздался скрипучий усталый голос.

Воцарилось молчание. Девчонка всхлипывала в углу, недовольно бурча.

— Он рен, — повторила старуха. — Если захочет и сможет, пусть станет нашим.

Губерт, явно озадаченный, переваривал приговор.

— Но ведь он должен чтить Бога истинного! — возразил он.

— Спроси его, — велела Матерь, закрывая глаза и погружаясь в свой вечный транс.

— Ты чтишь нашего Бога? — сдвинув брови, осведомился Губерт.

— Чту! — облизнув губы, дрожащим голосом подтвердил Мариус. Еще бы не чтить!

— Ты хочешь стать мерданом? — продолжал спрашивать Губерт.

Мариус задумался, и Губерт тут же использовал паузу в своих интересах, воскликнув злорадно:

— Видишь, преподобная Матерь, он сомневается! Матерь приоткрыла один глаз и отчеканила:

— Рен, попавший в земли мерданов, должен либо стать мерданом, либо умереть. Никто в Рениге не должен знать, где живут мерданы. Таково пожелание Рагулы Истинного.

Вновь молчание. Вонял светильник и копошилась девчонка.

— Должен ли я, возлюбленная Матерь, возвестить твое решение народу? — подчеркнуто почтительно спросил Губерт.

Старуха не шевелилась. Губерт, прижав руку к груди, склонил голову и подтолкнул Мариуса к выходу. Мариус мог поклясться, что при этом Губерт тихо исторг четыре бранных слова, одно пуще другого, и в конце присовокупил: "Старая дура". Однако!

Торопливо проскочив лабиринт, Мариус с огромным облегчением вырвался на свежий, пусть и раскаленный, воздух и шумно отдышался. Вдалеке от ужасной старухи он почувствовал себя заново рожденным. Теперь можно обдумать то, что произошло, и в частности — странную бабкину фразу: "Если захочет и сможет, пусть станет нашим".

Но нелегкую честь трактовать слова Матери целиком взял на себя достопочтенный Губерт.

— Любезные братья и сестры! — объявил он. — Преподобная Матерь решила, что чужеземец останется среди нас.

В середине толпы возник ропот, похожий на дальний гром. Услышав его, Губерт довольно ухмыльнулся и добавил:

— Но для этого он должен пройти испытание, которому, по нашим законам, подвергается каждый юноша в день своего совершеннолетия.

Толпу взорвал рев одобрения. Мариус не был особым психологом, но тут все лежало на поверхности: раз они так единодушно довольны, значит, испытание для него наверняка непроходимо. Ах, сволочи!

Трактовка Губерта не казалась Мариусу адекватной. Но что толку спорить? Эти грязные свиньи все равно не воспримут аргументы пришельца. Мариус, не выходя из глубокой задумчивости, позволил взять себя под руки и отвести в одно из помещений.

Вскоре к нему присоединился его злой гений — юноша с редкой бороденкой, один из трех его конвоиров.

— Имя мое — Симон, — сообщил он, усаживаясь напротив Мариуса.

— Знаю, — проворчал Мариус.

— Откуда? — удивился юноша.

— Я не глухой. По дороге сюда друзья тебя так называли.

— А ведь верно! — покачал головой юноша. — Я и не подумал. Ну да ладно… Меня назначили твоим наставником.

— Чего? — несмотря на пасмурное настроение, Мариус от души расхохотался. Комедия, да и только! Этот желторотый щенок — в чем он может наставить человека, прошедшего огонь, воду и половину мира?

— Что смешного? — состроил обиженную гримасу Симон. — Или, может быть, ты не хочешь узнать, как тебя станут испытывать завтра?

Мариус вмиг посерьезнел.

— Не обижайся, — примирительно бросил он. — Слушай, а как у вас насчет кормежки?

— Сейчас принесут, — холодно сказал Симон — и, выглянув из хибары, крикнул звонко: — Марта! Неси ужин!