Евгений Ясенов - Золотая шпора, или путь Мариуса

— Как ты оказался здесь? — спросил, наконец, Мариус. Уго, все откладывавший объяснение на "после ужина", раскурил трубку и заговорил:

— Эти дураки из деревни и правда пошли по моем следу. Как не пойти, если я сам везде, где только можно, старался следить. И собак они с собой взяли. Но я-то помнил, что в миле за деревней течет речка…

— Точно, — подал голос Расмус. — Мы ее по камням переходили.

— Вот я туда и направился. Залез в воду — и пошел по руслу на север. Старый прием.

Расмус одобрительно кивнул. В армии Андреаса Плешивого учили таким вещам.

— Дураки довели своих собак до реки — и стали. Наверное, подумали, что я перебрался на тот берег и пошел на восток, прочь от реки. В общем, эту толпу я больше не видел. Но встретил другую. Я поднялся почти до источника — и едва не наткнулся на их патруль. Не ожидал, что они так далеко заберутся. Пришлось отлеживаться в воде.

— В воде? — удивился Мариус.

— Да. Друг Расмус, ты бы как поступил в такой ситуации?

— Дышал бы через камыш, — ответил Расмус.

— Элементарно! Я лежал на дне, держался за корягу и дышал через стебель камыша. Он ведь, друг Мариус, внутри пустой — ты сам знаешь.

Конечно, Мариус это знал.

— Иногда я осторожно выныривал — уж очень надоедало разговаривать с рыбами. Патруль мелькал то там, то тут. Я дождался темноты. Надо было идти, причем ночью — а я ведь промок насквозь! Ночь выдалась ветреной. В общем, схватил я простуду. Да и устал чертовски — все-таки два дня не спал. Шел не помню как, где-то свалился, продрых неизвестно сколько. Когда очнулся, увидел, что лежу на здоровенной куче травы, Недалеко была деревня. Я подыхал с голоду и на ногах не держался. Еле сил хватило, чтобы доплестись до крайнего дома, уломать хозяйку продать краюху хлеба и кринку сметаны. Съел я это все, да как залег в свою траву — так, наверное, целый день там и проспал. Пришел в себя — тотчас в Дару. Да только вас отчего-то не застал.

— Погоди, — протянул Мариус, — как не застал? Ты когда в Дару попал?

— Дней десять назад. Скаку даже точнее — двадцатого июля.

Мариус прикинул: в тот день они с Барбадильо как раз начинали операцию в городе Торриче. Мариус внимательно посмотрел на Расмуса.

— Да не видел я его, чего вылупился! — огрызнулся Расмус, выставив свои волчьи клыки.

Узнав детали, Уго со своей противной усмешкой заметил:

— Два дня подряд в назначенный час я приходил на базарную площадь. Потом рассудил, что вы не стали меня ждать — срок-то уж прошел. И я двинул на юг, надеясь, что догоню. Так что, уважаемый Расмус, не сочиняй. Не видел ты меня или не хотел видеть — это две большие разницы.

Расмус мог бы отбояриться, поэксплуатировать такое понятие, как «недоказанность», — но это был бы не Расмус.

— Ну что ж, и не хотел, — вдруг легко признался он, бравируя своей дерзостью. Щеки его задорно дрогнули — и в такт кивнули три волоска, росшие из родинки. Он с вызовом глядел строго в глаза ненавистному грамотею, и его стальные глаза бешено сияли. — А вот объясни ты, мил человек, как сюда-то попал?

— Да просто знал, куда идти.

— От кого? — нахмурился Расмус.

— От дяди твоего, — ответил Уго. — Из Дары на юг идут только две дороги. Это — лучшая. Куда же мне было еще идти, разрази тебя Ток?

У Расмуса вертелся на языке вопрос насчет блондина, только что отъехавшего от часовой башни, но он решил оставить эту деталь в запасе. Не желая дальнейших споров, Расмус подчеркнуто замолчал. Напряжение, разъедавшее компанию, спало. Точнее — приобрело иной вектор. Расположилось по оси Уго — Барбадильо.

Два интригана, понимаешь, вызывали сильный взаимный интерес. Встречаясь глазами, оппоненты, разумеется, принимали безразличный вид. Но исподволь наблюдали друг за другом, а несколько раз устроили легкие словесные поединки — что-то вроде фехтования с тренировочной рапирой, острие которой затуплено. Намеки, подначки, усмешки — мелкие уколы, которые задевают, но не ранят.

— Твой замечательный плащ нам хорошо послужил. Теплый, — говорил Барбадильо с хитро приподнятым углом рта.

Уго встретился с плащом, как с молочным братом после долгой разлуки.

— Для того и покупал, чтоб хорошо служил, — отвечал Уго, улыбаясь.

— И во сколько он тебе стал? — поинтересовался Барбадильо невинным тоном.

— Слишком дорого, любезный, чтобы говорить об этом, — гасил Уго улыбку.

— Я слышал, такие плащи в Рениге нынче вовсе не достанешь, — не успокаивался Барбадильо.

— Так ты говоришь, внутри дельфина светился шар? — поворачивался Уго к Мариусу, обрывая разговор о плаще.

Совершив несколько выпадов, соперники оценили класс друг друга и решили зачехлить оружие. Каждый хранил свой секрет под толстой броней. Тут требовалась не рапира, а скрамасакс, двуручный меч. Воевать всерьез было не время и не место.

На рассвете Барбадильо растворился вместе с туманом. Уго, стоявший у окна, провожал долгим взгляда уплывавшую в никуда кибитку. Подошли Мариус с Расмусом. Расстроились, что такой хороший, веселый человек уехал, не попрощавшись. Они не ожидали от него подобной бестактности. Зато Уго, видимо, поведение Барбадильо не удивило.

В помещение вернулся хозяин, который встал на заре, чтобы окучить любимую кольраби, а заодно — разобраться с сельдереем, в зарослях которого уже закудрявился сорняк. Не брезговал хозяин и животноводством. Но двору у него расхаживали куры-переярки. На чердаке проживали голуби-хохлачи. На парадном окне его комнаты красовались так называемые "кабинетные примулы", которые вопреки всему расцветают не весной, а в сентябре.

— Неприятный тип, — сказал Уго часовщику Ричо, кивая в направлении исчезающей кибитки.

Вынув изо рта трубку, хозяин отвечал с непобедимой флегмой:

— Этот тип здесь многим известен.

— И что? — спросил Уго.

— Да ничего. Бывает везде, всех знает, нигде не живет постоянно. Разное болтают…

— А на самом деле, брат Ричо? — тихо спросил Уго.

— Он очень часто ездит на юг, — заговорщицки сообщил Ричо, с аппетитом усаживаясь в красивое, но пощипанное жизнью кресло. Часовщик никогда никуда не торопился, а случаи присесть находились у него на каждом шагу. Но не в банальной лени было дело. Кресло служило Ричо не просто для отдыха — оно стало инструментом борьбы со временем, которую хозяин вел по убеждению. Сидя в кресле, он по-своему сковывал минуты и секунды. Нет, определенно: хороший часовщик обязан находиться в конфликте со временем. Есть, конечно, исключения. Один часовщик даже мочился по строго по расписанию — и в результате умер от разрыва мочевого пузыря, дожидаясь срока справления нужды. Что ж, как говорится — в каждой бочке меда есть своя паршивая овца.

Уго удовлетворился информацией о том, что Барбадильо часто наведывается в южные края. Оставив хозяина в покое, он обратился к своим товарищам по походу: