Олег Дивов - Вредная профессия (сборник)

Но эти решения не могли ужесточать атмосферу фильма. Изначально Бьюфорда Таннена должны были арестовать за убийство маршала [9] Уникальный случай: в лицензионном русском синхроне термин «marshal» переведен исторически адекватно – «исправник». Стрикленда. Эпизод с выстрелом в спину отсняли, получилась мрачная сцена. Последние слова маршала, обращенные к маленькому сыну: «Запомни, сынок, главное в жизни – дисциплина!», как-то не веселят. И бандит Таннен превращается из комедийного злодея в реального. Стало ясно: за такую гнусность он не отделается падением в навоз. Ради адекватного возмездия Марти пришлось бы застрелить Таннена. А это уже было чересчур. Сцену убийства вырезали, эпизод ареста пересняли.

И хорошо вышло. Три фильма подряд многие получали по шее, некоторые по морде, тем не менее никто в кадре не погиб, а зло рано или поздно оказывалось в дерьме. Вот и в жизни бы так.

Умирала в кадре только техника. Правда, ронять со скалы антикварный паровоз никто бы не позволил, и «ILM» сделала модель сорока сантиметров в высоту. «Даже обидно: мы два месяца ее строили, а сейчас она за две секунды – вдребезги…»

Зато красавец «ДеЛориан» погиб на самом деле. Пришлось схитрить, ведь когда тепловоз реально таранит автомобиль, он сминает его и отбрасывает с путей. Чтобы машина времени рассыпалась на запчасти, ее в нескольких местах подпилили и начинили взрывчаткой.

Бабах! Жалко машинку, она такая славная… Но боль прошла, а кино осталось.

Остался добрый и человечный фильм в трех равнозначных частях, где сиквел и триквел как минимум не слабее начала. И главный герой не статичен, а растет от простых мечтаний прославиться и разбогатеть («Но я богатый, Док?») до понимания, что бывают вещи куда важнее.

Хорошо, что такой фильм есть.

И здорово, что они передумали делать машину времени из старого холодильника, правда?

Нынешний русский мейнстрим явление внежанровое. Зачастую авторы, которых с равной уверенностью относят к мейнстриму, не совпадают даже по направлениям. На одном полюсе мейнстрима – густопсовый реализм Улицкой, на другом – патентованная фантастика Пелевина. И это что, «основной поток»? Он таким должен быть? Разумеется, нет. Просто у нас в мейнстрим записали оптом всю качественную сюжетную прозу, умеренно интеллектуальную и содержащую четкие маркеры «чтения для лиц с высшим образованием».

В русскоязычной фантастике подобные тексты есть. Но они не позиционируются как мейнстрим, не воспринимаются критикой как мейнстрим и не доходят до читателя, ориентированного на мейнстрим. Хотя в мейнстриме обретается немало фантастики модных авторов. Внешняя причина банальна: корпоративность. Уже стало нормой – если Дмитрий Быков пишет фантастический роман, это все равно мейнстрим. Для чистоты эксперимента надо бы уговорить Лукьяненко сделать реалистическую книгу и посмотреть, что будет.

Но есть причины глубинные, на которые почему-то редко обращают внимание фантасты.

Изначально западный мейнстрим – широко востребованная проза, отражающая современные реалии. При этом мейнстрим не чурался мистики и фантастики, лишь бы они работали на решение задач текста. «Степной волк» с его выходом в пространство бреда – полноценный мейнстрим. «Волхв» мог показаться мистикой тем, кто не слышал об НЛП, но оставался мейнстримом. В мейнстрим попадали и тексты абсолютно условные – как детективно-этические конструкты Дюрренматта. Сейчас примеров не меньше. В автобиографическую книгу Микаэля Ниеми «Популярная музыка из Виттулы» (тираж больше миллиона, однако!) просто врезан, грубо и стильно, фантастический эпизод. «Сага» Тонино Бенаквиста – полная антиутопия, если, конечно, читатель готов это признать.

Мейнстрим не формат, а набор задач. По этому критерию я отнес бы именно к мейнстриму такие знаковые советские тексты, как «Мастер и Маргарита» и «Альтист Данилов». А вот братья Стругацкие в канву «основного потока» не ложатся. Они решают принципиально иные задачи. Конечно, фантаст всегда отражает реальность. Но в отличие от мейнстримера он не ограничивается констатацией фактов. Серьезной фантастике не присущ момент смирения. Ее герой либо заслужит свет, либо не заслужит покоя. Фантастика – богоборческая литература в лучшем смысле слова. Она дергает за усы Гомеостатическое Мироздание. Требует счастья для всех и чтобы никто не ушел обиженным.

Вполне логично, что, конструируя миры, фантасты доигрались до собственного литературного государства в государстве, которое некоторые обиженные зовут гетто. Фантастика живет в отдельном пространстве, копирующем структуру пространства современной прозы с делением на все те же «масскульт», «неформат», «маргиналии» и… «мейнстрим»! У нас даже полноценная женская проза есть. И бабская проза тоже, в количестве изрядном, куда ж без нее.

В мейнстриме фантастическом все как за забором гетто, только свое. Модные книги, резкие книги, никакие книги, книги, о которых говорят. А встречаются такие, что, кажется, перекинь их через забор, и они легко впишутся в «большой мейнстрим». Яркий пример из прошлого – пронзительный роман «Зона справедливости» Лукина, из настоящего – воздушно-легкий «Гиви и Шендерович» Галиной. Ну, кидали Лукина за забор. Недолет вышел. Почему?

Да потому что за забором постсоветское общество. Пост-советское. Там даже не подозревают, что «Кысь» – это ненамеренный плагиат с романа «Бойня» одиознейшего Петухова. И что «Фантастика» Акунина – вариации на тему постыднейшей «шпионско-пионерской НФ» тридцатых годов прошлого века. За забором другая система координат. У нее те же векторы: на одной оси комфортность текста, на другой узнаваемость. Но сама шкала сдвинута по третьей оси. Ведь за забором люди живут в мире, где бытие определяет сознание. Это мир принципиально познаваемый, его гармония легко поверяется алгеброй. Поэтому третья ось – ось экзистенциального ужаса. Поэтому за забором так много религии и так мало Бога. Там принято считать, что Пелевин пишет не о жизни, а о буддизме. Иначе Пелевин стал бы дискомфортен и не моден. Но изобретатель формулы «актуальный педераст» раскладывает по тексту правильные маркеры, чтобы год за годом оставаться актуальным фантастом. Виноват, мейнстримером.

В текстах лучших фантастов-«натуралов» религии мало, а Бога полно. Здесь чудо – норма и только от героя зависит, станет чудо лестницей в небо или ступенью на эшафот. Гомеостатическое Мироздание готово раздавить тебя, но ты не лишен права бороться и права на выигрыш. Вписываясь в контекст, ты неминуемо слепнешь… Книга, построенная на таких принципах, априорно не комфортна для читателя, «вписанного в контекст» технократической цивилизации. Потому что контекст диктует, как должна выглядеть правильная книга, правильно взламывающая стереотипы. Выход за рамки пугает и бесит. Всегда были четко очерченные рамки контркультуры, маргинальной культуры, даже культуры, пардон, дерьма. Когда пришел реалист Толстой и макнул читателя носом в его собственные фекалии – настоящие, а не контекстуальные, – начался скандал, и графиня изменившимся лицом побежала пруду. А когда пришел фантаст Ефремов с пропагандой казарменного коммунизма, начался сплошной восторг. Почувствуйте разницу.