Кэтрин Коути - Вампиры на Каникулах

— Будто я мертв? — глухо отозвался Герберт.

— Ну д-да. Хотя признаки жизни вы все же подавали. Так метались весь день, только под вечер успокоились.

— Я звал кого-нибудь?

— Нет, совсем никого, — задумчиво протянула Мег.

По ее мнению, виконт фон Кролок еще не перерос тот возраст, когда в минуту отчаянья начинаешь взывать к матери, или к отцу, или к гувернеру. Если бы Мег не знала, что ее собеседник — титулованный дворянин, который живет во дворце с огромным штатом прислуги, она бы подумала, что виконту попросту некого позвать! И попросить «Пожалуйста, пусть…» тоже некого.

Тем временем Герберт подошел к окну и обследовал решетку, оказавшуюся удивительно прочной. В своем обычном состоянии вампир погнул бы ее мизинцем, но теперь мог трясти решетку хоть до появления мозолей. Судя по пейзажу за окном, его узилище находилось в каком-то отъявленно плохом районе. Вопли о помощи здесь столь же обыденны, как и крики старьевщика. Ответом станет лишь стаккато закрывающихся ставней.

— Ты осталась, чтобы присмотреть за мной? — обернулся Герберт.

— Конечно! — балерина закивала словно кошка, перед носом которой водили куском колбасы. Ей очень понравилась эта версия.

— Ме-ег? — виконт пытливо вздернул бровь.

— Хорошо, — сдалась девочка. — В карете вы упали в обморок и, конечно, ничего не помните, но в конце концов нас привезли сюда. Сначала эти люди — вернее, эти обезьяны ограбившие портновскую лавку! — хотели меня отпустить, но все же решились дождаться своего главного. Ну того англичанина в очках, которые я когда-нибудь засуну ему… куда-нибудь. Так вот, приехал он и говорит, что если барышня разгуливает по ресторанам в сопровождении сомнительных мужчин, то по ней плачет исправительный дом! А поскольку он печется о моей морали, одну меня поздней ночью не отпустит. Мол, дождемся утра, тогда он и передаст меня с рук на руки моим родителям или опекунам. И адрес мой домашний спросил. Представляете, что устроит мама, если узнает, что я гуляла с аристократом! Уж лучше раздеться донага, намазаться красной краской и станцевать тарантеллу перед разъяренным быком — безопаснее будет! Поэтому я сказала, что уж лучше останусь с вами, мы как никак друзья.

Герберт тихо присвистнул. Вот это номер! Назваться другом вампира в присутствии ламиеолога! Это ж все равно что подарить Папе Римскому портрет Лютера на именины.

— И Сьюард не пытался тебя отговорить?

М-ль Жири вздернула носик.

— Ну не без этого. Даже назвал вас вампиром. Хоть гоблином пугать не стал, и на том спасибо! Я хоть ростом и не вышла, но в голове у меня все ж не отруби. Я страсть как разозлилась! И сказала, — девочка притихла, потом продолжила, осторожно нанизывая слова, — что он является плодом любви двух безответственных людей, которым в свое время лень было пойти к алтарю.

— Но ты выразилась более кратко и емко?

— Ага. После он уже не спорил. Только предупредил, что если мне наскучит с вами возиться, нужно лишь открыть шторы. Солнечный свет якобы обратит вас в пепел.

Вампир подскочил на месте.

— Но я не стала пробовать, а то кто его знает, вдруг правда? Поди потом убери весь этот пепел. Однажды я выносила ведро с каминной золой, запнулась и просыпала все. Пришлось даже потолок заново белить…

— Мег, у тебя есть какие-нибудь идеи насчет побега? — Герберт поспешил прервать этот увлекательный рассказ.

— Нет. Но я думала, что у вас они есть, — в глазах балерины читалась надежда.

Многочисленные революции не могли не отточить инстинкт самосохранения у аристократов! Умение спасать свою шкуру они всасывают с молоком матери. Точнее, с молоком кормилицы.

— Я думаю, что нам следует дождаться моего отца, — наконец ответил Герберт.

— Он убьет наших врагов? — обрадовалась Мег.

— Неправильная форма глагола, — лицо виконта исказила злая усмешка. — Он будет их убивать. Но вообще да, убьет. В конце концов. Когда у него истощится фантазия. А во время этого продолжительного процесса они успеют помянуть недобрым словом повитуху, что помогла им появиться на свет. И чем дальше, тем меньше будут стесняться в выражениях.

— А, ну тогда все замечательно! — беззаботно махнув рукой, Мег распахнула альбом и вернулась к своему прежнему занятию. Герберт позавидовал ее уверенности.

Ведь отец не придет за ним. Герберт знал это из опыта.

Не то что бы его инициация была ужасной. Скорее наоборот. Никогда еще немертвые родственники не были столь любезны, как за пару месяцев до этого события. Виконта буквально завалили подарками, которые, в основной массе, рассыпались в руках или носили следы близкого знакомства с молью. Дядюшка Маледиктус прислал учебник по арифметике, чтобы Герберт наловчился считать рис. И только Кармилла Карнштайн, слывшая тонким психологом, подарила виконту действительно приятную вещь — собрание японских гравюр, изображавших ту сторону самурайской жизни, о которой не принято разговаривать в приличном обществе. Она же дала ему несколько дельных советов, сводившихся к тому, что во время инициации виконт должен выглядеть великолепно. Никаких царапин или синяков под глазами. Став вампиром, он уже никогда не изменится. Чего стоит хотя бы случай с троюродной тетушкой Эглантиной, которая накануне инициации подралась с сестрой! Или с дядюшкой Фридрихом, который вытатуировал крест на спине, когда в молодости служил во флоте. Впоследствии это обстоятельство не только причиняло массу физических неудобств, но и свело на нет его личную жизнь, потому ни одна вампиресса не хотела приближаться к нему ближе, чем на пару метров.

И виконт фон Кролок вплотную занялся своей внешностью. Перестал таскать засахаренную корицу из буфета. Собрался с духом и проколол уши, что по всеобщему мнению воплощало вульгарность. Все было просто замечательно. Бессмертие — отличная штука, очень полезная для кожи и волос. Один укус — это пустяк, всего-навсего пропуск в блестящее будущее.

Хотя отец уже успел выстроить вокруг себя высокую стену, теперь он перестанет избегать Герберта. Потому что дважды никого не овампиришь. Взгляд отца — такой твердый, такой справедливый! — мимолетно задержавшись на лице сына, не будет спускаться ниже и ниже, останавливаясь в районе яремной вены. Слова «Ступай в свою комнату немедленно!» вновь станут наказанием, а не проявлением заботы.

Так что все будет хорошо. По крайней мере, хуже уж точно не будет. Он устал сопротивляться. Они оба устали.

Герберт не мог вспомнить, как именно все произошло. Потом поговаривали, что графа еле оттащили от сына, но родне лишь бы языком трепать. Но осталось ощущение, что тебя тянут на дно и ты видишь, как последние солнечные блики исчезают за толщей воды. Нет смысла бороться с этим. Только плыть по течению, что капля за каплей уносит кровь, а вместе с ней все звуки, запахи и цвета. Переливы красок на лепестках роз, которые выглядят так однообразно в лунном свете. Аромат пасхальной выпечки. Первый поцелуй, подаренный украдкой, с привкусом опасности и тайны. Мурлыканье клавесина, когда его гладят пальцы матери.