Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

Однако тут возникла новая трудность: мы не могли установить контакт с андроидом. Наш мини-интеллект при включении моментально замыкался в себе и на вопросы не реагировал, как бы мы его ни тормошили. Нельзя сказать, чтобы он был слишком умен — его заданный коэффициент развития не должен был превышать 120. Мы не пытались чрезмерно фаршировать его информацией, оставив зазор для самообучения и любопытства. Но почему-то андроид совершенно не интересовался внешним миром. Кроме того, не имея возможности общаться, мы не могли установить, есть ли у нашего подопечного хотя бы минимальные проявления эмоций. Бились мы таким образом над практически готовым изделием около двух месяцев, просрочив время сдачи первого этапа. Заказчик уже начинал нервничать, а злопыхатели распространяли слухи, будто мы попросту вырастили новую разновидность слизистого грецкого ореха без скорлупы.

И вот однажды меня осенило: а может быть, наш умник потому ничем не интересуется, что слишком доволен собой? Или — выражаясь более корректно — его система оказалась настолько правильна, что он совершенно самодостаточен и не испытывает ни малейшего желания выходить за собственные рамки? С точки зрения андроида, контакт с непредсказуемым, хаотичным внешним миром означал бы нарушение внутреннего покоя — вещь, нежелательная для любого ума, в том числе искусственного. Так как сроки поджимали, я решил проверить свою догадку на практике: внести искажение или ошибку в интеллект андроида. Для начала я чуть-чуть повредил верхние системные слои. Андроид при запуске отозвался на наше приветствие, но проявил крайнее высокомерие, по-хамски нас обругав какими-то загадочными «собачьими свиньями». Я внес дополнительные искажения в те же слои. Наш мини-интеллект в состоянии, близком к истерике, стал жаловаться на то, что его преследует кровь замученных им младенцев. Стало ясно: требуется воздействие на другие участки сознания, но, по крайней мере, мы получили хоть какие-то проявления эмоций. Я решил пойти ва-банк: внести программный дефект в самое ядро системы, управляющее всеми психическими функциями.

Для этого я глубокой ночью, без свидетелей, исполнил на столе, где стояла емкость с мозгом, старинный полузапрещенный танец «хип-хоп», вызывающий необратимую дебилизацию всего живого в радиусе тридцати футов. Предварительно, естественно, я позаботился о своей безопасности, накачавшись гиперконсервантом и в течение тридцати минут отплясывая жигу. После внедрения в андроида губительный алгоритм «хип-хопа» развивался по своей программе до утра, заражая мозг. Я был как на иголках — вдруг наш мини-интеллект окажется полным кретином или вообще погибнет? К счастью, все завершилось благополучно. Андроид, включившись, вежливо с нами поздоровался, потребовал завтрак, свежую газету, сигару список лучших ресторанов и публичных домов в городе, — все это, несмотря на полное отсутствие тела. Он даже умудрился отпустить двусмысленный комплимент нашей лаборантке. Короче говоря, перед нами был полноценный мужчина в расцвете духовных сил. Последующие испытания подтвердили, что присутствие встроенного изъяна в системе ей нисколько не повредило. Заказчик был доволен; убывая на Меркурий с андроидом в охапке, он пообещал связаться немедленно по прибытии и продолжить сотрудничество. К несчастью, известный казус оборвал всякую возможность дальнейшего финансирования работ. Полученный мною опыт, однако, навел на некоторые размышления. Во-первых, как я убедился, залогом саморазвития любой стохастической системы является наличие изначального глубинного дефекта.

— Извините, Франц, — прервал его Густав. — Следует ли понимать, что ваши выводы основаны лишь на счастливой случайности — выживании андроида после атаки дебилизирующего алгоритма? А если бы он действительно проснулся кретином, какова бы в этом случае была достоверность ваших умозаключений?

— Стопроцентной. Из оставшихся материалов я соорудил еще двух небольших андроидов: одного с нулевым, а другого — с отрицательным коэффициентом умственного развития. Оба до воздействия «хип-хопом» были столь же замкнуты и неразговорчивы. Но стоило только слегка нарушить им ядро интеллекта, как начался бурный процесс саморазвития.

— Еще раз извините, Франц, что прерываю вас, — Густав был слегка озадачен, — но я как-то с трудом понимаю, что из себя может представлять нулевой или отрицательный коэффициент. Вы не могли бы объяснить подробнее?

— Здесь нет ничего сложного, — пожал плечами Богенбрум. — Отрицательный интеллект аналогичен нашему, только имеет противоположную направленность. Нулевой разум же представляет собой сознание в чистом виде, не замутненное никакой информацией. Вот и все.

— А-а, — протянул Густав. Он все равно не уловил концепцию отрицательного разума.

— Между прочим, оба этих андроида в своем развитии устремились не в положительном, а в отрицательном направлении, причем темпы их интеллектуального роста значительно превысили показатели предыдущего, утраченного, экземпляра. В кратчайшие сроки они могли уже претендовать на проявления гениальности. Отсюда второй вывод: стохастические системы тяготеют к отрицательному развитию и именно в этом направлении достигают наибольшей эффективности. Положительный рост для них чужд.

— У вас имеются обоснования подобным выводам?

— Пока что нет. Но, я думаю, с вашей помощью, если вы не откажете, они скоро появятся. А что это за бунгало, Густав?

— Не имею ни малейшего понятия. Оно всегда пустовало с того времени, как я сюда переехал. Хотите посмотреть?

— Да, домик на вид симпатичный.

Франц прислонил велосипед к небольшой секвойе и вместе с Эшером подошел к двери особняка. Люпус, распознав чужаков, спроецировал в их сознание угрожающе-предупредительные сообщения. Густав, однако, как все жители Кантабиле, владел процедурой — «вездеходом»: после нескольких телодвижений и междометий двери бунгало распахнулись. Внутри все выглядело так, как будто хозяева только что отлучились. Свет везде зажегся, автоматика уборки быстро засосала отложившуюся кое-где пыль, а холовизор включился на каком-то развлекательном канале. Обстановка была вполне стандартной, но Францу она весьма понравилась. Обойдя бунгало, он заявил Густаву, что этот дом его устраивает как нельзя лучше.

— Мне еще никогда не приходилось жить в таких виллах. Все как-то перебивался по гостиницам или меблированным апартаментам. А меня отсюда никто не попросит?

Густав объяснил Богенбруму способ регистрации бунгало на себя — на тот случай, если он решит осесть здесь окончательно. Франц закатил велосипед в прихожую и пригласил Густава на чашку кофе.