Ярослав Веров - Третья концепция равновесия

— Чье же, позвольте полюбопытствовать, а, ребятушки?

— Ты же все подслушал, Основной, всю лекцию о хронологическом всплеске. Так вот, гуманоиды этим всплеском и были. Выверт природы, понимаешь, Основной? И по-моему, всплеск констатационный, как это обозначил уважаемый лектор. А всплески сии в Уставе никак не обозначены. Ни во Внешнем, ни, тем более, во Внутреннем.

— Так что поймал свое, люпус? — воодушевился Лукреций.

— А вот обзываться нехорошо, — огорчилась тень и истаяла.

— Слушай, Фомич, а как ты этих, ну, гуманоидов, — бывшее ругательство с трудом ложилось на язык, — признал-то? — Лукреций почувствовал голод и стал набирать баланду из заработавшего Питателя.

— Да вот приснилось же сегодня.

— Ах вот даже как… Мне пиво с таранкой, тебе, значит…

— Послушайте, коллеги, — внезапно встрял в разговор какой-то не убоявшийся Лукреция индивид, — а ведь это были гуманоиды! Эх, вспоминаются чудные денечки, как сейчас помню…

Перед друзьями стоял несуразный тип. Своими маленькими серыми щупиками он с трудом опирался на скользкий мокрый пол. Тоненькая головка мелко подрагивала при каждом произносимом звуке. Тельце же колыхалось между тремя паралитически замершими направляющими. Однако семигранные глазки смотрели по-молодому остро и пронзительно.

— А ты-то кто таков будешь? — обронил дежурное Лукреций. — Всяких гытов видал, но такого что-то не упомню.

— Где уж вам, юноша. Вы же мне в пра-пра-пра-пра, много-много «пра» годитесь. Я же Древняя Мутация. То есть, необычайно древняя. Отбываю еще со времен гуманоидных.

— За что вас сюда? — участливо удивился Фомич.

— А ни за что. Разве меня есть за что? — несколько обиделась Мутация. — Собственно, я здесь был всегда. Ну, не совсем всегда, конечно. Меня, наверное, гуманоиды породили. В этом вот солярии.

— Так может, ты Отражатель Дыхания Отбывателей? — воспрянул Лукреций.

— Нет, конечно. Меня так, для развлечения… — горько обронила Мутация. — А я теперь скучаю по ним. Они ведь были такие необыкновенно добрые, интересные, увлеченные, умные… Какие были денечки. Тогда никаких откидов и не было, коллеги. Да и у Отстоя было иное предназначение. Сюда стекались со всей Галактики Жаждущие Уединения. Как мы жили! Какие денечки! Чтоб вам всем так жилось. Молодость-молодость, где ты?.. Ты была или нет?..

— Но ты мне вот что скажи, — упрямо гнул свое Лукреций, — раз уж ты со времен гуманоидных. Этот Отражатель кто гляделками видел? Выбраться отсюда с его Помощью можно?

— Да бросьте вы маяться, молодой человек. Это все сказки бабуитов.

— Чего?!

— Оставь, так сказать, надежду, всяк сюда… Отсюда ходу нет. Да и зачем, собственно? В миру столько грязи, фальши, насилия… С тех пор, как Они покинули нас…

— Ну, тогда, стало быть, нам терять нечего! — Лукреций потянул из-за пазухи какую-то штуковину, направляясь к общему впускателю, профессионально окидывая последний оценивающим взглядом Техника-Наладчика.

— Я не знаю, что вы там задумали, — запричитала Мутация, — но может не надо?

— Надо! — заверил ее Лукреций и стал прислушиваться к шорохам, доносившимся из-за впускателя. Шорохи показались ему несколько странными.

Древняя Мутация взвизгнула и шарахнулась от греха подальше.

— Не надо бы, а, Кеша? — озабоченно подал голос Фомич.

— Хорошо, — удовлетворенно крякнул Лукреций. — Воля она воля и есть.

— Ну, хоть кашу доешь.

— Некогда. Момент ловить надо. Кураж у меня пошел! Понял?

— Да не бери в голову. Врет он все, паршивец. Я ж Тебе не дорассказал, я ж во сне как раз Отражатель Дыхания и видел.

— Ну и что он тебе поведал? Выбраться поможет?

— Он сказал, мы сами должны.

— Видишь, как оно… — Лукреций уже не слушал Фомича. Он прилаживал ковырялку к панели впускателя. — Ну, я первый, ты за мной.

Но сразу дело не сладилось. Лукреций не сдавался, упорно пытаясь приладить субъядерный расщепитель, пресловутую ковырялку, к панели.

— Ковырялка-то откуда? — спросил Фомич.

— Да времени было вдосталь — я ее из подсобного материала собрал. Кое-что выменял, кое-где не пропустил шанс, а кое-кому пришлось и в чухало заехать. Ночи-то длинные.

Впускателю, судя по усилившимся шорохам, вмешательство Лукреция явно не нравилось. И вот он негромко заурчал. Лукреций тут же что-то выковырнул из панели и стал подстраивать. Звук изменился. Лукреций еще немного поколдовал, и сегмент вдруг наполнился волшебными аккордами Чатанунга-чуча. Чей-то мягкий и приветливый голос запел на незнакомом языке.

— Оба-на! — воскликнула Мутация, неожиданно вновь оказавшаяся рядом, и стала весело насвинговывать своими тоненькими щупиками, отбивая опорной ритм. — Пум-пурум планетка эта, пам-парам никогда не знала света, трам-парам-парам-пампарам, никогда ее ты не найдешь! Читанунга-чатанунга! Чуча!!

Со всех сторон стали сползаться любопытствующие. Лохматые даже пытались подпевать, но с переменным успехом. В лужах мелодично забулькало.

— Будет с вас! — нарушил всеобщее ликование Лукреций и продолжил подстройку. При этом левая про межуточная не переставала раздумчиво почесывать затылочные доли. В аккорды вползла фальшь, нестройные звуки стали наслаиваться на мелодию.

— Это зря, — обиделась Мутация, но когда аккорды слились в новую мелодию — заорала во всю глотку:

— Реха фыфта Фехфо Супафин, — отозвались нестройно фиши. — Хафофеха!

— Ну вы достали, — Лукрецию эти мелодические излияния не пришлись. Он сурово ковырнул во впускателе. Цвет створок резко переменился на совершенно непонятный, и из впускателя вышла тень. Она остановилась перед Лукрецием и слепым взором обозрела сегмент.

Лукрецию сделалось немного не по себе. Ему даже чуть было совсем не поплохело, когда тень, совершенно его не замечая, прошла сквозь него и поплыла в дальний угол ячейки.

Какое неуважение к памяти Ушедшего, — потусторонний голос затопил пространство сегмента.

Лукреций шарахнулся в сторону, отпустив ковырялку. Она выпала из гнезда к его нижним. Тут же из впускателя вышла вторая тень, за ней третья, четвертая… Вскоре они заполнили собой весь сегмент, бродя сквозь всех и растворяясь в атмосфере. Недружный хор тревожных голосов смешался в монотонное гудение. Кажись, я ему схемы памяти зациклил… — неуверенно пробормотал Лукреций. — Полевая память, Сумс ее прибери.

— Глянь, а вот и гуманоиды повалили, — обратил его внимание Фомич.

И действительно — из впускательного зазора стали появляться нелепые фигуры четырехконечных.

— Это соответствует примерно шестой сотне эпициклов тому, — Лукреций прикинул сроки по напряженности поля впускателя.