Ярослав Веров - Третья концепция равновесия

— Темнишь, абориген, — хмыкнул Фомич саркастически. Он больше доверял своей интуиции, чем словам всезнающего, но кое-что явно недопонимающего вождя.

— Отнюдь. Чего бы ты там не свершил, все будет или в прошлом или в будущем. В виртуальном времени, не имеющем решительно никакого влияния на актуальное настоящее. Виртуально ты все сможешь. Захочешь — Крюгера вместо себя в Отстой упрячешь, захочешь — сам Верховным станешь, захочешь — познаешь все тайны Вселенной. Да только к объективной реальности все это будет иметь довольно-таки смутное отношение. За этим мы теперь следим.

— Так-таки и виртуальное, так-таки и следите?

— А ты думал Ментальная Сеть что — гриппом захворала?

— Я ничего не думал. Думать должна была она.

— Вот мы вместо нее и думаем. И ничего не попишешь. А что, очень в объективность выпасть охота? — закинул новую удочку вождь.

— Да сперва не худо с Лукрецием обсудить. Но думаю, с его стороны возражений не воспоследует.

— А видишь — никак нельзя. Потому как я уже говорил — хронологики вы и есть теперь. Будете скакать из прошлого в будущее и наоборот, не зная что из них прошлое, а что из них будущее. Настоящего вы там не найдете. Это как вот есть книга с чистыми страницами. И вдруг начинает сама по себе заполняться несвязными фрагментами текста. Вот такой книгой вы и будете, а ваши похождения — текстом ее. Только написанное в книге и происходящее в реальном времени, так сказать, по живому — две большие разницы.

— Что ж. Понял и осознал. Тогда, абориген, сделай нас объективными, а?

— Я бы сделал, да не могу.

— Не верю, извини.

— Хм. Тяжелый какой-то разговор получился. Не мужской. А словно с женщиной. Что за индивид ты такой, Фомич?

— Я не индивид. Я два индивида согласно второй Мистической Теории Брака.

— Мда? Хм. Что-то твоей-вашей с Лукрецием апперцепции не наблюдаю. А она должна иметь место во всей своей полноте, согласно той же теории. Не правда ли?

— Смотря где, смотря где.

— Фомич, как ты меня утомил, — вождь отер с лица пот. — Ведь не просматриваю я тебя насквозь — я, вождь племени Татауна, квинтессенция Галактической Мысли и ее же Рефлексии!

— В самом деле?

— В самом деле.

Фомич поднялся. Отряхнул сочленения, пригладил вихры. Глянул на небо. «Высокое как никогда небо. Значит, не из детства это воспоминание. Значит, чего-то иного воспоминание. Во мне ничего „псевдо“, как выражается этот старый хмуроик, быть не может», — со всей определенностью он, и абориген опять же не уловил.

— Может, пойдем вниз? С племенем познакомлю. Женщины у нас красивые, умные — эмоциональная суть Галактического Разума, его так сказать Инь.

— Да мне и отсюда видно. Ладно скроены, такого даже Силыч Охромей Блюмкин не изобразит.

— Как-как? — встрепенулся вождь. — Кто таков?

— Да так, — неопределенно махнул верхней Фомич. — Можешь считать еще одним псевдовоспоминанием.

— Тьфу ты. Хоть в отставку подавай.

— Что-то мне твои аборигены напоминают, а? Как бы из моего «псевдодетства»?

— Да дети они. Дети они и есть. Смотри шире.

И точно. Взглянул шире Фомич и увидел детей. Одних лишь детей. Кто играл в пятнашки, кто в расшибалочку, а девочки в дочки-матери. Игрушечными детьми им служили розовые детеныши ержиков. В большой песочнице возводился замок Рыцаря Серебряного Плаща. А напротив — Город Восходящей Луны. Группа малышей с луками гонялась за стайкой вертокрылов. Те заливисто ухали и увертывались от маленьких буковых стрел. А у ручья малец все старался звонко булькнуть камушком в воду. И когда получалось — аж подпрыгивал от радости.

Яна-Пунь умильно созерцал это благорастворение, при этом и он преобразился. Был он уже не стар, а высок, по-юношески статен и благороден лицом.

— Ну вот, — удовлетворенно заметил он, — а то сынок мой, Юй-Пунь, все страдал, что детства не помнит. Вот теперь и будет, что вспоминать, если, конечно, решит вновь повзрослеть. Пойдем, Фомич?

— Да нет, лукавишь не по-детски, Яна-Пунь. Не того от меня ты ждешь. Что ж. Придется пойти на старый избитый трюк гуманоидов: ты мне — я тебе, как говаривал Продавец Воспоминаний.

— Умен ты, что есть то есть. Ладно, поторгуемся. Чего желаешь от меня?

— Я уж сформулировал — в Галактику.

— С Лукрецием, конечно?

— Само собой.

— Решено.

— Вот видишь, а говорил — не можешь.

— Ты ж пойми, Фомич, мы, аборигены, как ты изволил выразиться, знаем все, а тут ты — не вполне нами отождествленный объект. Надобно было осторожность соблюсти.

— Я все прекрасно понимаю. Теперь ты говори — чего желаешь.

Между собеседниками пошел настоящий мужской разговор. То есть, разговор простой, то есть такой разговор, который любят настоящие мужики, любят больше всего, больше денег и женщин. В таком разговоре каждое слово — закон, а собеседники ощущают себя по Меньшей мере демиургами.

— Желаю проникнуть в твой мыслекод, Фомич.

— Согласен.

Вождь ментально проник в открытые двери сознания Фомича. «И кто это в тебе такое организовал?» — услышал Фомич мысленный голос вождя.

Фомич снисходительно улыбнулся и пошел искать Лукреция. Ему были слышны реплики вождя, погрязшего в мыслекоде, они неслись будто отовсюду. Но договор уже состоялся, и от Фомича больше ничего не требовалось, пускай Сверхразум сам разбирается — кто организовал, зачем организовал.

Вождь тоже свое слово сдержал. Пыльная тропинка под нижними Фомича вдруг засверкала маленькими точками. Вокруг стало темнеть, и вот уже не планетоид под нижними, а пылинки звезд. И не тропа это вовсе, а один из рукавов Галактики, который ведет к ее центру, в самое, так сказать, ее сердце.

— Как все-таки здорово вновь оказаться в тебе, родная Галактика! — восхищенно подумал Фомич и непрошенные слезы затуманили его гляделки.

И сквозь этот маслянистый туман стали проступать знакомые очертания планетополиса. Окружающее пространство наполнилось шорохом проносящихся мимо движителей-чуе, а впереди во всей своей пестроте вывесок и транспорантов проявился трактир-забегаловка «У Сверхновой».

И откуда-то из запредельной дали вдруг донеслось безрадостное бормотание вождя племени Татауна:

— Так вот оно все как обстоит на самом деле. А я-то, дурак, думал…

— Да нет, не все, — ухмыльнулся Фомич.

В забегаловке, как всегда в это время оборота, было шумно и весело. Фомич осмотрелся, в надежде увидеть хоть какое-нибудь знакомое лицо. И увидел. Из дальнего угла, от своего любимого северного окна, всеми верхними ему махал Лукреций и орал, заглушая музыкальный коллектор:

— Фомич, ну сколько же можно ждать! Давай сюда! Я ж тебя давно тут дожидаюсь.

Фомич щурился, пытаясь сквозь завесу дымовых наслоений подобраться к столику по кратчайшей, но дорожка прихотливо извивалась между столиками, то и дело упираясь в многочисленные шумные компании завсегдатаев и никак не приближала, а вроде бы даже напротив, отдаляла Фомича от столика Лукреция.