Андрей Белянин - Чего хотят демоны

— Я не уйду, пока не увижу его.

Сердце моё билось всё чаще. Я пытался успокоить его, вспоминая прежние благоразумные мысли, но не сумел сдержаться:

— Лис! Пусть она войдёт.

Короткая пауза, и вот Арника уже входит в комнату. Неизменно уравновешенная, очаровательная и такая желанная. Лис, мрачнее тучи, встал в дверях, прислонившись плечом к косяку.

Она подошла ближе:

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, и, пожалуй, это я должен поговорить с тобой. Уже давно следовало. Будет лучше, если мы прекратим наши отношения.

Лис у двери удовлетворённо кивнул.

— Для кого лучше?

— Для меня.

— И для меня, — прибавил брат негромко, но Арника даже не оглянулась.

Она продолжала смотреть на меня своим далёким, чуть затуманенным взглядом, который был мне так дорог.

— Для тебя не будет большой трагедии в разрыве наших отношений, — продолжил я.

Она медленно покачала головой:

— Это неважно.

— Значит, для тебя это будет потерей?

— Не знаю.

— Послушай, давай закончим! Я не хочу тебя больше видеть.

Она подошла так близко, что я снова почувствовал её запах луговых трав.

— Нет. Я не уйду, потому что ты не хочешь, чтобы я уходила. Ты любишь меня.

Лис возмущённо подался вперёд:

— Что?!

Но на его негодование не ответили. Мы продолжали только нам двоим понятный поединок.

— Ты говорил, что любишь меня.

— Да… может быть, но…

— Ты не сможешь без меня. Слишком долго ты был рядом, чтобы отказаться от всего, что я могу тебе дать.

— Я ничего от тебя не хочу! Ты меня замучила. Всю душу вымотала!

Арника протянула руку, собираясь коснуться моей ладони, но я заставил себя отстраниться.

— Я всегда буду рядом с тобой, — продолжила она. — Мне всё равно, как ты выглядишь и в каком настроении. Я никогда не обижусь на тебя, ты ничем не сможешь меня оскорбить. Я никогда не изменю тебе, даже когда ты состаришься и потеряешь свою привлекательную внешность и здоровье.

— Ты меня не любишь. Ты… растение! Даже собака испытывала бы ко мне больше чувств, чем ты.

— Но я могу подарить тебе неслыханное наслаждение, даже большее, чем ты испытал в прошлый раз.

— Я ничего не хочу от тебя! И потом, я не пойму, что тебе от меня нужно. Зачем я тебе понадобился? С чего вдруг ты начала бегать за мной?!

Арника положила ладонь мне на плечо:

— Ты совершал очень много нелогичных действий и всё время высказывал странные, непонятные мне мысли. Но для меня вся информация о вас, людях, содержится в вашей крови, и, когда я попробовала ее, ты мне понравился. Настоящий ты, а не твоё видовое поведение. Поэтому я пришла сегодня.

Чувствуя, что слабею, я отвернулся от неё, чтобы не смотреть в эти глаза.

— Уходи. Лис, пусть она уйдёт! Я не могу её видеть.

Даже не поворачиваясь, я чувствовал уход Арники.

Растворился в воздухе запах луга, исчезло тепло.

Осторожная рука поправила подушку под моей головой.

— Ты поступил правильно.

— Я люблю её.

— Это пройдёт.

— Не пройдёт.

— Она не любит тебя.

— Неважно.

— Я знаю, кто она такая, — сказал Лис тихо. — Glorioza Superba.

— Что?.. Кто?

— Вьющаяся лилия, содержащая очень сильный наркотик. Даже совсем маленькая его доза может быть смертельна.

— Лилия?.. Да, она похожа на лилию.

— Тебе нужно забыть её.

— Я не смогу.

— Сейчас ты болен и слаб, но уже завтра всё будет по-другому. Нужно просто переждать пару ночей.

Переждать пару ночей, если бы это было так просто.

Ждать. Опять ждать. Основное моё занятие — ожидание! Но Лис прав, мне нужно время. Сейчас мне трудно отказаться от неё, однако уже завтра я найду в себе силы, чтобы решиться на это. В последний раз загляну в прозрачные, глубокие глаза и попрощаюсь.

Завтра…

Как всегда, глаза открывать не очень-то хотелось — кто знает, что там сегодня творится? Но всё-таки пришлось. Сначала действительно не было ничего страшного.

Рядом с ним лежала какая-то темнокожая красавица, замечательная, как Наоми Кемпбелл, хотя и более рослая, чем он сам. Она ровно дышала во сне, и глаза её под веками двигались. Он рассматривал её довольно долго и подробно, она почувствовала взгляд, попыталась его погладить, но он увернулся. Поднялся, осмотрелся по-настоящему.

Комната стала раза в три больше, чем была вчера, до сна. И пол у неё сделался интересный, на четверть площади — линолеум, прямо под босыми ногами, и откуда-то дуло. Чуть далее, сросшись с линолеумом, начинался ковролин, который переходил в метлахскую плитку, грязную и грубую, как матерное ругательство Зато она уже переходила в паркет, местами прерываемый настоящими коврами с растительным рисунком. Посередине паркетного куска стоял унитаз, размерами в самый раз для девицы, что ворочалась в кровати. Делать было нечего, природа брала своё, он прошлёпал до унитаза, оправился.

А вот руки вымыть было уже негде, куда-то пропал кран, который с раковиной вчера рос, кажется, из стены. Сегодня его приходилось искать.

Он оделся. Махровый халат в дурацкий горошек, к которому он уже и привыкать стал, потому что тот не исчезал больше недели, если он правильно ориентировался во времени, превратился в короткополый меховой кафтан, в таких щеголяли принцы века эдак четырнадцатого. И рядовые джинсы сделались бриджами с завязочками под коленями, хотя штанины были неодинаковой длины. Но кто же будет обращать внимание на такие мелочи? Хорошо ещё, что хоть трусы на нём остались, а то однажды сделались они поношенной шкурой, в которой блох было больше, чем на своре дворовых собак. Против собак он ничего не имел, но блохи в большом количестве — это не для слабаков.

Раковину он не нашёл, но на подоконнике стоял фаянсовый кувшин и, кажется, оловянная миска, пришлось умываться просто так, без мыла, как бы в соответствии с кафтаном. Вот только это окно да компьютер неподалеку от кровати и оставались в этой комнате вечными, все остальное менялось, и невозможно было предсказать, что будет завтра, после сна.

Иногда, когда он «записывался» до того, что в глазах темнело от экрана, а текст получался слишком уж реалистичным, комната менялась за его спиной и во время письма. Беззвучно делалась то маленькой и голой, как тюремная камера, то бесконечной, так что из удаляющейся темноты, в которую превращались стены, веяло настоящим морским или каким-нибудь другим, например, пустынным ветром. Иногда из этой дали доносились неприятные звуки, то кто-то кричал, может быть умирая под пытками, а то рычали звери, о которых он и думать не хотел.

Окно стояло пока непрозрачным, в красивых морозных узорах, которые почему-то лежали с его стороны, внутренней, если так можно сказать. Он посмотрел на Наоми, на её великолепную стать, подумал и принялся протирать стёкла, чтобы понять, где же он сегодня оказался. Соскоблить наледь оказалось нелегко, тем более что окно немного проминалось, как жидкокристаллический экран под пальцем, образуя странные разводы.